Бладлеттер кивнул в сторону солдата, что валялся в отключке на полу ринга.
— Закончи с ним.
В этот момент противник застонал, а Вишес оценил планы отца. Если Ви откажется, игра, что ведет его отец, будет считаться законченной, и отчуждение, которое Бладлеттер жаждал для своего сына, будет полным, хотя может и не таким, каким он планировал: Ви станет мишенью для мелких шпилек, его посчитают слабым, не нашедшим в себе силы наказать противника. А если он закончит, как ему велели, конечно, его положение в лагере будет более-менее стабильным, но только до следующего испытания.
Его накрыла ужасная усталость. Неужели вся его жизнь всегда будет основываться на подобном пошлом и безжалостном балансе?
Бладлеттер улыбнулся.
— Оказывается, у этого ублюдка, что называет себя моим сыном, совсем нет стержня. Может быть, семя, что поглотило чрево его матери, было не моим?
Смех прокатился по толпе, и кто-то крикнул:
— Нет, твой сын не стал бы колебаться в такой час!
— И во время боя, мой истинный сын не был бы настолько труслив, чтобы атаковать мужчину в столь уязвимое место.
Бладлеттер встретился глазами со своими солдатами.
— Слабаки коварны, ибо настоящая сила им недоступна.
Горло Ви сжало удушье, как будто руки отца обернулись вокруг его шеи. Когда способность дышать вновь вернулась, гнев растекся по груди, как лава, а сердце бешено застучало. Он посмотрел на жирного солдата, который избивал его когда-то… подумал о книгах, которые отец заставил его сжечь… о мальчике, который набросился на него… и о тысяче жестоких и несправедливых действий, за всю жизнь совершаемых по отношению к нему.
Тело Ви ускорилось от гнева, который горел в нем, и, прежде чем он осознал, что делает, перевернул солдата на его жирный живот.
Он взял мужчину. На глазах отца. На глазах всего лагеря.
И сделал это жестоко.
Когда все закончилось, он разъединил их тела и отступил назад.
Солдат был покрыт кровью Ви, его потом и остатками его гнева.
С быстротой и ловкостью горного козла, он выбрался из ринга, и хотя он не знал, какое время суток было снаружи, он бежал через весь лагерь, к главному выходу из пещеры. Когда он вырвался на свободу, холодная ночь только набирала силы над землей, а слабое свечение на востоке жгло лицо.
Он упал на колени, его вырвало. Снова и снова.
— Как же ты слаб.
Голос Бладлеттера был скучающим… но только лишь на поверхности. В его словах чувствовалась глубокая удовлетворенность выполненной миссией: несмотря на то, что Вишес проделал с солдатом то, что должен был, его отступление было доказательством той трусости, которую так тщательно искал в его поступках отец.
Глаза Бладлеттера сузились.
— Ты никогда не будешь лучше меня, мальчик. И ты никогда не будешь свободен от меня. Я буду править твоей жизнью.
Волна ненависти накрыла Ви, и он вскочил со своего места и атаковал отца в лоб, вытянув вперед светящуюся руку. Бладлеттер застыл, когда электрический взрыв прошел сквозь его массивное тело, они оба упали на землю, Вишес оказался сверху. Инстинктивно, Ви прижал яркую белую ладонь к толстому горлу своего отца и сжал ее.
Лицо Бладлеттера стало темно-красного цвета, зрение Ви затуманилось и вместо реальности перед ним возникло видение.
Он видел смерть своего отца. Так ясно, как будто это происходило прямо на его глазах.
Слова вырывались изо рта помимо его желания:
— Ты встретишь свой конец в стене огня, объятый болью. Ты будешь гореть, пока от тебя не останется ничего, кроме дыма, который развеет ветер.
Лицо отца исказилось от ужаса.
Какой-то солдат оттащил Ви от отца, теперь он держал его за подмышки, ноги висели над заснеженной землей.