Но на этом досмотр не закончился. Грузная бабка с сальными волосами и в рваном грязном платье перекрыла проход, продолжая рассматривать, как злой таможенник. Ну хоть не обыскала, и то хорошо.
Рассматривала её в ответ и всё больше сомневалась, что пришла по адресу.
Убедившись, что я не представляю опасности, жабоподобная женщина отступила и махнула рукой в сторону:
- Ноги вытирай и иди на кухню, я щас.
Послушно потёрла о коврик подошвами и пошла в указанном направлении по длинному коридору, утыканному дверьми.
В кухне творился хаос. Такой грязи мне ещё видеть не доводилось. Чем больше рассматривала захламлённое вонючее пространство, тем больше задавалась вопросом: «Зачем меня заставили вытирать туфли, если на них меньше грязи, чем вон на той чашке с чаем?»
Бабка закончила греметь замками и цепями, прошаркала в кухню, порылась в куче хлама на столе, выудила мятый лист и погрызенный карандаш, наслюнявила заточенный край и деловито спросила:
- На чьё имя будем делать документ? – делая ударение на У в последнем слове.
- А докУмент будете делать вы? – на всякий случай поинтересовалась я, представляя, как она рисует мне местный паспорт, капая на него маслом с подгорелого сырника.
- Тебе не всё равно? Всё будет сделано в лучшем виде.
Непроизвольно обвела пространство взглядом, подозревая, что у нас разные представления о «лучшем виде».
- Не я, — раздобрилась секретарша-паспортистка. И тут же напомнила: – Имя называй.
Облегчённо выдохнула, и громко произнесла по слогам:
- Марь-я-на Вер-хо-вце-ва!
- Чаво ты орёшь как резанная, не глухая я, и не тупая, — возмутилась бабка.
И начала выводить полученные данные печатными буквами, приговаривая:
- Напридумывают имён, а ты мучайся.
После того, как она в третий раз зачеркнула имя, робко предложила:
- Может я напишу?
Бабка посмотрела на меня так, будто я отбираю у неё хлеб (хотя, наверное, так и было – она ведь этим зарабатывает) и протянула карандаш.
- Ну пиши.
И гордо удалилась в коридор, и скрылась за ближайшей дверью.
Я брезгливо взяла огрызок с грифелем, поискала чем бы его намочить, так как уже убедилась, что сухим он не пишет, и не найдя ничего подходящего, макнула в чашку с мутным чаем. Да простит меня хозяйка этого пойла!
Вывела на листе своё «новое» имя, ещё несколько раз воспользовавшись чаем не по назначению.
Стало стыдно, и я решила вылить напиток, чтобы бабуля его не допила. Но не успела.
У самой раковины чашку перехватила мужская волосатая рука, и я, зависнув, пронаблюдала, как лохматый небритый и заспанный брюнет выпил содержимое одним глотком. Меня замутило. От отвращения и от страха. Откуда он тут взялся?! Да ещё и подобрался так бесшумно.
Когда пустая чашка со стуком опустилась на стол, и я сумела разглядеть лицо субъекта, едва невольно не вскрикнула: «Дриан?» - вовремя прикрыв рот ладонью. В голове раненой птицей заметались мысли: «Я ведь так и не выяснила, были мы с ним знакомы или нет! Если он меня сейчас узнает, мне конец – сто процентов сдаст графу Одгужскому!»
Но вглядевшись в лицо, поняла – не узнал. Или не знает. Немного расслабилась.
Брюнет мою реакцию расценил по-своему:
- Нравлюсь? А чего тогда так испугалась? Не бойся – не съем. Я разборчив в еде, – показал в наглой улыбке ровные белые зубы.