Глава 17
Лилия
Я плохой человек. Отвратительный! Егор так мне доверяет, а я...
Сижу на рабочем месте, ёрзаю, сжимаю в пальцах клочок бумаги. Там адрес кладбища, на котором меня будут хоронить. Запросто могу отпроситься и поехать туда. Это и задумала, но...
Ну почему на сердце так тягостно?
Поехав туда, я предам Егора и его чувства. Гляжу в окно. Мой зеленый чай уже давно остыл, все бумаги я проверила и даже немного позанималась изучением экологического права. Углубившись в книгу, отодвинула губительные эмоции на задний план.
Так тяжело было покидать Егора утром! Будто уже кожей вросла в него. Когда мы рядом в моей душе появляется невиданная ранее полнота. Я жить хочу! Глядя на Фадеева-старшего, хочется ради него стать лучше. Лучшеё версией себя, как он сказал.
Хочется кружить, порхать! Узнавать этот мир. Воплотить в жизнь все свои планы!
Я знала, что, оставшись с ним, в любом случае проговорилась бы о своих планах или выдала себя. Все отлично продумано, но сомнения все равно грызут сердце.
А что, если...
Этих «если» слишком много. Меня могут увидеть Фадеевы. Или мать, или кто-то из журналистов. Мы с Максом часто появлялись вместе на светских приёмах, так что меня точно узнают. Конечно, парик, очки и безразмерная футболка скроют мои особенности, но...
Мне страшно! Смогу ли справиться с эмоциями?
— Ксюш, Егора сегодня не будет, — начальник подходит ко мне, — отнеси, пожалуйста, Вере. Она проверит и поставить печати.
— Конечно.
Но мне очень не хочется идти к этой женщине. После того, как тем утром она заявилась к Егору домой, я злюсь. Постоянно, как её вижу. Хоть Фадеев бывшую и прогнал, слова Лисенко мне не дают покоя. Вера не сдастся.
Беру папку и поднимают на этаж к кабинету Егора. Дверь закрыта, Веры на месте нет. Отлично! Сталкиваться не придется. Беру липкую бумажку, затем быстро пишу, что нужно сделать и оставляю документы на столе.
Иду назад, прохожу мимо туалета и слышу сдавленные всхлипы. Судя по голосу, рыдает Вера. Ну и что мне с этого? Уже было сворачиваю к лифту, но вдруг что-то внутри щёлкает. Останавливаюсь. Затем захожу в уборную.
Помощница Егора, моя соперница горько плачет. А мне вдруг становится её жаль. Нет, я не испытываю к ней симпатии, эта жалость чисто человеческая. Встаю рядом.
— Убирайся, — рычит она, — позлорадствовать пришла?
— Нет. Платок нужен? — сухо спрашиваю.
— Отвали! Это всё ты! Припёрлась сюда, заграбастала себе моего мужчину!
— Не помню, чтобы Егор Олегович кому-то принадлежал, — вздыхаю, — он не шкаф и не пианино.
— Что ты несешь?
— Ну, он живой, — достаю из диспенсера пару салфеток, протягиваю снизу.
Она берет не сразу. Но берет. Высмаркивается.
— Ты сама придумала эти чувства, — говорю ей.
— Да что ты знаешь?! Я его... да я ему! — и снова заливается слезами.
Значит, тот утренний отказ окончательно её сломал. Усмехаюсь.
— Хочешь, расскажу историю моей хорошей подруги?
— Нет, спасибо.