Такое ощущение, что это какой-то тест — если я смогу сказать это глядя ему в глаза, то смогу и пережить это.
— Я…
— Поверь мне, моя милая девочка, все мои мысли заполнены лишь тобой. Каждый день, каждое утро, каждый вечер. Я могу думать только о тебе, но я подожду, прежде чем это случится. Прежде чем ты станешь моей во всех проявлениях.
— Я стану твоей? — переспрашиваю я, потому что боюсь паузы между нами. Он говорит такие вещи, от которых я могу потерять сознание.
— Ты уже моя, Полина.
Он поднимает меня в воздухе и усаживает на стол, из-за этого ему приходится наклонятся меньше, потому что стол высокий и я стала немного выше, сидя на нём.
— Я собираюсь провести остаток жизни, лаская каждый участок твоего тела, Полина, — он хрипит это мне на ухо, крепко держа за талию. Я кладу ладони ему на бицепсы, которые очень хорошо чувствуется через ткань чёрной рубашки. — Я собираюсь доставить тебе удовольствие и наслаждение, моя девочка, столько удовольствия, что ты даже представить не можешь.
Мне не хочется выглядеть такой слабой в его глазах, но его грубая хрипотца, его сильные мужественные руки на моей талии, его размеры, его только что сказанные слова — всё это слишком сильно влияет на меня. И я возбуждаюсь, понимая, что он говорит обо мне и о том, что будет со мной делать.
Всё внутри меня сжимается, особенно там, внизу, в самом чувствительном месте.
— Стас, — шепчу я, прижимаясь лицом к его широкой груди, которая вздымается с каждым разом всё сильнее. Будет правильнее сказать, что я падаю ему на грудь. Да, я падаю, обессиленная лишь только его словами, лишь только фантазиями и представлениями о том, как это будет.
— Да, малыш?
— Я хочу быть твоей. Ничьей больше, только твоей.
— Ты моя, Полина. Только моя. Сейчас, и когда тебе исполнится восемнадцать, и через пять лет, всегда. Ты моя, принцесса.
Это становится последней каплей, когда я выдыхаю всё накопившееся напряжение и чувствую облегчение внутри себя. Внизу живота сильно пульсирует, я честно говоря взволнованно тем, что не понимаю, что произошло. Стас не прикосался ко мне, даже я сама к себе не прикосался, он всего лишь разговаривал со мной и я почувствовала облегчение.
Мне тяжело разговаривать, поэтому я всё ещё лежу на его груди и с трудом произношу, расслабляясь и закрывая глаза:
— Я испекла тебе пряники.
17. Что ты делаешь со мной?
Её движения так неловки, так невинны и скованны, но при этом я знаю и вижу сколько желания в каждом её невинном действии. Когда она произносит, что принесла мне чёртовы пряники на работу, когда слушает мои слова в свой адрес и её тело обмякает на моей груди, обмякает лишь благодаря словам. Блять, только благодаря словам, без прикосновений, только слова и мои руки на её осиной талии. Полина является одним единственным, о чём я мог думать сутками без перерыва. Это смахивает на одержимость и зависимость, но это не то, это нечто большее. Я не могу насытиться её присутствием в своей голове, её телом в своих руках сейчас и даже не могу представить, что будет, когда я заявляю на неё свои права физически.
— Полина? — спрашиваю я, когда она безмолвно хныкает. Её разговор о пряниках уходит на второй план. Она тяжело дышит, словно ей не хватает воздуха, а моя крепкая хватка на её теле вовсе не помогает, а даже наоборот. Она настолько красная, что я дотрагиваюсь большим пальцем до её щеки, она просто горит. — Всё хорошо, малыш?
— Нет, — тихо отвечает она, продолжая хвататься за мои бицепсы через ткань рубашки. Она такая крохотная на фоне меня, миниатюрная. И она выглядит так, будто я довёл её. Я сделал это. — Мне кажется, нет.
Пальцами я прохожу по её позвоночнику, видя, как она нервно ёрзает на моём рабочем столе. Блять, это зрелище просто выворачивает меня наизнанку, заставляя член затверденеть в штанах.
Чёрт, это просто невыносимо. Я не могу трахнуть кого-то другого, потому что Полина — всё, о чём я могу думать. И я не могу сделать это с ней сейчас, с семнадцатилетней девочкой. Я сделал слишком много дерьма в своей жизни, раз сейчас испытываю на себе подобную каторгу.
— Что произошло только что, — это должно быть вопросом, но звучит как требование — требование сказать мне.
— Я не могу сказать, — она поднимает на меня глаза и это, блять, лишнее, потому что её искушающий, вялый, бессильный взгляд просто сводит меня с ума, заставляя подбородок дрожать от тика.
— Скажи мне, малыш. Скажи мне это.
— Ты знаешь. Ты понимаешь.
— Я знаю. Я понимаю. И хочу, чтобы ты сказала мне это.
Вдыхая сладкий аромат её тела, будто она только-только приняла душ с клубничным гелем для душа, я наклоняюсь к ней ещё ближе. На её лбу испарина, она не может смотреть на меня дольше, чем несколько секунд.
— Полина, — твёрдо повторяю я и она чуть ли не подпрыгивает на месте от резкости моего тона.
— По-моему, я… Да, я только что кончила, Стас.