— Разрешу, — отвечает она, расплываясь в смущённой, но при этом озорной улыбке. Правда улыбчивость Полины проходит слишком быстро, чтобы я успел ею насладиться. Возможно, вся причина в том, что она возвращается в эпицентр нервотрёпки.
— Чего приуныла?
— Опять мама будет ругаться, когда придёт с работы.
— Думаешь?
— Да.
— Не бойся. Мы сделаем так, что мама никогда больше ругаться не станет.
— Как это?
— Волшебники своих секретов не раскрывают.
Выхожу из машины, Полина следом, когда я открываю ей дверцу.
— Всё, беги домой. Я знаю, что ты соскучилась по папе.
— Пока, Стас, — она собирается уходить, но я останавливаю её.
— Подожди. Скажи, когда мама обычно с работы возвращается?
— Ну, обычно к половине седьмого, а почему ты спрашиваешь?
— Да нет, ничего. Просто, может справка будет готова к вечеру. Думал, заеду и ещё раз тебя увижу. Ладно, больше тебя не задерживаю. Иди домой, коротышка.
***
С чувством усталости я уже давным давно на «ты» — крепко обнявшись, мы распиваем виски и распеваем похмельные песни. Я привык к бешенному жизненному ритму — когда телефон не отлипает от уха двадцать часов в сутки, только голоса меняются на той линии. Но вот полное опустошение — такое у меня впервые (или я испытывал нечто подобное, но настолько давно, что уже и не помню). Это гадкое чувство похоже на холод — внезапный холод, который окутывает тебя в то время, как парит знойное июльское солнце. Веки стремительно тяжелеют, будто сшиваются невидимой прочной нитью. Сосуды не выдерживают столь быстрой перемены температуры.
Она хуже никотиновой зависимости, алкогольной, наркотической — она меня убивает без вреда здоровью. Я обезвожен нашей разлукой. Я сломан нашей разлукой. Я расчленён и расфасован по мусорным пакетам. Я час сплю — и полчаса сижу, думая о том, чем могу её порадовать.
Сутки напролёт она в мыслях — можно ли как-то избавиться от этого? Хотя бы на одну ночь избавиться от бессонницы — хотя бы шестьдесят секунд провести без призрачного присутствия Полины.
Можно?
Маловероятно. Вряд ли. Нет.
Делая последнюю сигаретную затяжку, захожу домой и вижу Алину. Сидит на привычном для неё месте. Курит. Тоже.
— Снова начала курить, — констатирую, подходя ближе.
Она приподнимается, чтобы встретить меня поцелуем.
— Несколько недель уже, — говорит она, выхватывая окурок из моей руки. — Если бы ты задерживался дома чуть дольше, чем на двадцать минут в день, то знал бы.
— Прости, в последнее время много работы навалилось.
— Да я всё понимаю — деньги с неба не падают. Сегодня надолго?
— Ближе к шести часам надо будет ненадолго отъехать.
— То есть сегодня почти семейный день?
— Можем считать и так.
— Надо будет выделить этот день как «охренеть какой редкий».