— Даша, мне правда нужно с тобой поговорить. Я не знаю, что с ним делать. Помоги мне, у меня только один сын.
Она растерялась и сразу не нашлась, что ответить. Как можно отказать, когда ТАК смотрят?
— Андрей, — позвала пересохшими губами, и он поднял глаза с удивленным видом, — почему ты не хочешь поговорить о Никите с его матерью?
Мужчина некоторое время ее разглядывал, а когда заговорил, Дарью поразила горечь, сквозившая в каждом слове:
— Он ей не нужен, Даша.
— Как не нужен? — воскликнула она. — Так не бывает!
И, глядя на помрачневшего Топольского, решилась:
— Хорошо, поехали. Здесь недавно открылось итальянское кафе, там цены более демократичные. Но только я за себя плачу! — предупредительным тоном заявила Дарья и помахала перед носом Топольского указательным пальцем. Он поймал ее за палец и сжал.
— Хорошо, что не средним, — тронулся с места и хмыкнул, качнув головой: — Ох уж мне эти феминистки!..
Войдя в зал, первое, что увидела Даша — свою дочь, сидящую за столиком с сыном Топольского.
Глава 22
Маша
— Трабл, Мыша, — не двигая губами говорит Никита, когда в зал входят наши родители.
Неизвестно, кто больше шокирован, мы или они. Топольский смущен, хоть и старается это скрыть, а у мамы такой вид… такой вид…
— У них такой вид, будто мы их в школьном туалете застукали, — цедит Никита, и мне нечего ему возразить, хоть и неприятно, что он так говорит о маме. Потому что он прав, и мне это тоже неприятно.
Ну хоть за руки не держатся, и то хорошо. Подходят ближе, я незаметно вытираю потные ладони о штаны. И вовремя.
Никита находит мою руку и демонстративно накрывает ее, переплетая пальцы, прямо на глазах у родителей. Как хорошо, что я успела ее вытереть! Мне немного страшновато, но я все равно не могу удержаться и незаметно глажу тыльную сторону его ладони большим пальцем.
Я знаю, если бы мы были одни, он бы сейчас его поцеловал. А потом бы меня поцеловал. А потом…
— Чилитесь? — старший Топольский первым берет себя в руки. Отодвигает стул и жестом приглашает маму сесть.
— Пап, — Никита кривится с недовольным видом. Его отец вопросительно приподнимает бровь.
— Что-то не так? Я специально скачал словарик подросткового сленга, полезная фича. Вот, — он демонстративно достает телефон и выводит на экран блокнот с заметками. — Дарья Сергеевна, а вы знали, что мы с вами бумеры?
Он поворачивается к маме, и она выходит из ступора.
— Кто, простите?
— Бумеры. Старшее поколение. Нас молодежь так называет.
— Вас это удивляет, Андрей Григорьевич? — мама уже вполне владеет собой и теперь в свою очередь выгибает бровь. — Или вы надеетесь, что, если наденете джинсы и смените стрижку, вам в супермаркете не продадут выпивку?
Старший Топольский смотрит на нее с неприкрытым интересом, а у меня отнимается речь. Она что, с ним флиртует? Мне не показалось?
— А мама знает, что ты здесь? — вдруг спрашивает Никита, и моя мама растерянно умолкает. Старший Топольский суживает глаза.
— И к чему ты это сказал?
Воздух становится густым и тягучим, заворачиваясь вокруг нас коконом. Я не решаюсь посмотреть на маму, смотрю на Никиту. Тот исподлобья сверлит взглядом отца, который отвечает ему таким же твердым неотрывным взглядом.
У меня плечи покрываются мурашками. Вообще-то… Вообще-то, глядя на них, сложно сказать, что Никита ему неродной. Даже если не брать во внимание внешность.