🕮 Читать книгу «Мой сводный чёрт» онлайн

Но уже было поздно. Слова парня дошли до моего мозга, острыми копьями пронзая мышцы. Как же больно слышать о том, что Рома мог кого-то любить. Кого-то целовать. Как больно осознавать, что я никогда не смогу узнать, каким он бывает, когда любит. Никогда моих губ не коснутся губы Ромы. Никогда я не узнаю, что значит, когда твоя личная планета сходит с орбиты и вертится в безумном танце, стремясь ближе к манящему Солнцу. К его теплу, что лучами счастья пронзает душу, подпитывая робкие ростки любви. Моя нежданная любовь походила на кактус, что поселился в израненной душе, колючки которого вновь и вновь царапали нежную плоть, пуская кровь и нанося новые раны. И даже робкие солнечные лучи не давали нежным цветам распуститься.

— Полина, Антон! — Ольга Ивановна будто умела подгадывать, когда нужно появиться. — Быстро на сцену. Вы задерживаете всех.

Я первой бросилась вперёд, стараясь скрыть от Антона и Глеба боль и разочарование в глазах. Не хотела я быть предметом обсуждений среди друзей.

Схватила с колонки микрофон, опустила взгляд на сценарий и поняла, что перед глазами всё расплывается. Чёрт! Но почему я превратилась в размазню? Почему мои глаза постоянно на мокром месте?

— Они расстались почти полгода назад, — между лопатками легла горячая ладонь, коснувшись кожи, а ухо опалило чужое дыхание. — Когда умерла мама Ромки, он потерял интерес к жизни. Обидевшись на его холодность, Оля изменила ему и прислала фотографии. В день похорон его матери.

Антон отошёл и спокойно взял микрофон. Включил и начал свою речь. Я смотрела на парня, обдумывая слова, которые он мне сказал. И в то же время не понимая, зачем Ломакин мне это рассказал? Неужели внимательный и чуткий парень заметил мой интерес к другу? Боже. А что будет, когда он узнает о том, что мы с Ромой родные брат и сестра? Будет презирать, как Олю?

Перевела взгляд в зал и тут же будто по мановению чьей-то руки, взглядом столкнулась с чёрными очами. В моём безграничном океане бушевал шторм. Столь сильный, что робкий парус нашего зарождающегося взаимопонимания грозило смыть волной ярости. Прикусила губу и отвела взгляд, чтобы тут же, словно приклеенный вернулся к идеальному скуластому лицу. Тут же пришло осознание, что я чертовски сильно соскучилась по парню. Не видела его со вчерашнего вечера, а мерещилось, будто целая вечность прошла.

— Поля, — спины снова коснулись пальцы Антона, — читай реплику.

— А? — с трудом оторвала взгляд от играющих желваков и перевела его на парня. — Прости, задумалась.

Взгляд опустила на лист бумаги, который незаметно для себя сжала пальцами, превратив его в зеркальное отражение собственной души, и стала читать. Когда заиграла музыка, прикрыла глаза, чтобы не видеть никого. Только вновь почувствовала на спине ладонь Антона, который молча подбадривал меня, прекрасно зная, что я чертовски сильно боюсь выступать.

Тебя я услышу за тысячу верст.

Глаза открыла и безошибочно выхватила лицо Ромы в зале. Жадные чёрные, словно истлевшие угли, глаза парня шарили по моему лицу. Пухлые губы парня тронула едва заметная нежная улыбка. Длинные музыкальные пальцы сжимали с силой спинку впереди стоящего стула. Этот взгляд будто окрылил меня. Пусть нельзя коснуться его. Не только по той причине, что сидел он слишком далеко, но и по той, что Рома братом моим оказался.

В груди, где только минуту назад всё царапали острые колючки кактуса, солнечные лучи мягко оглаживали зелёные и исхудавшие бока растения. Пропитывали своим теплом, любовью и восторгом. И медленно, робко распускался белый цветок. Чистый и невинный, в точности, как моя любовь к этому парню. Любовь, что будет спрятана, словно кактус среди песков пустыни. Никто о ней не узнает. Но ничто не помещает ей распускаться и цвести каждый день.

Я не просто пела, я шептала душой и кричала сердцем. Ему. Лишь бы услышал. Лишь бы понял. Лишь бы не осудил.

Последнее слово песни.

По щекам катятся слёзы.

Чёрные глаза никак не хотят отпускать мой взор. Будто вглубь души робко взирают, желая удостовериться, что не показалось.

Оглушающая тишина в зале нарушается громкими аплодисментами.

Я вздрогнула и потерянный взгляд перевела на лица одноклассников. Все почему-то стояли и громко хлопали в ладоши. С изумлением заметила, что щёки Ольги Ивановны блестят от слёз.

— Это было потрясающе, Поль, — тихо сказал Антон.

— Спасибо, — я смутилась, когда почувствовала, что парень снова ко мне прикоснулся, положив руку мне на плечо.

— Знал, что маленькая птичка чиж прекрасно поёт, но не подозревал, что настолько, — Антон подмигнул, а я смущённо рассмеялась.

На сцену вышла староста с очень злым и недовольным лицом и выдернула из моих влажных ладошек микрофон.

— Фу, — брезгливо поморщилась. — Ты вся вспотела.

Микрофон был включён, поэтому её голос разлился по всему залу. Я покраснела и взгляд потупила. Ничего не ответив улыбающейся триумфально Оле, ушла со сцены. Покинула актовый зал и свернула к знакомым раковинам. Засунула ладошки под струю воды и бросила взгляд на собственное отражение. В собственных зелёных глазах увидела слёзы. Зелень стала ещё ярче, будто отражала цвет кактуса, что вновь колючками царапал внутри.

Вздрогнула, когда увидела за спиной фигуру Ромы. Парень стоял в нескольких метрах, засунув в привычном жесте руки в карманы бриджей. Широкие плечи были чуть сутулены, мышцы рук напряжены. Закрыла глаза, понимая, что стало больно дышать. Больно смотреть. Больно не иметь возможности прикоснуться. Хотя бы для того, чтобы смахнуть непослушную прядку кудрявых волос с его лба.

— Тварь, — выплюнул вдруг Рома, преодолев расстояние между нами и развернув меня рывком к себе лицом.

Я испугалась. Распахнула глаза и уставилась в злое лицо парня. Захлопала глазами, прогоняя слёзы. Пытаясь увидеть лицо Ромы чётче.

— Прихлопну к чертям собачьим, — парень обхватил мой подбородок пальцами и склонился вниз.

Дыхание опалило губы. Заставило все мысли вылететь из головы. Забыть о том, где и с кем я нахожусь. Всё, что имело в этот момент значение — Рома. Моя личное Солнце, к которому я стремилась, пытаясь согреться. Мечтая, чтобы в груди вновь распустились цветы, а нежные крылья трепетности защекотали кожу, прокладывая дорогу для мурашек.