Я глянула посуровее, чтоб не молчала. Дарья кивнула, не поднимая глаз.
- Вот и отлично. Сейчас Алёшку попросим, чтоб всё принёс, и устраивайтесь тут. Чай на закате, ужин по темноте. Что ещё сегодня будет – в душе не ведаю. Если вопросы какие – то ко мне, если меня рядом нет – то к Марьюшке или Меланье.
Дождалась кивка о том, что меня услышали и как-то поняли, и пошла дальше командовать. Хотя кем командовать-то – все при деле, Пелагея посуду моет после обеда, Ульянка вот только свободная. Значит, пойдём дальше с Ульянкой.
Я подумала, что с периной разобраться ещё успею, а пока есть ещё разные вопросы гигиены, например – баня. В неё заглядывали разок, да и только. А хорошо бы уже пробовать топить и мыться. Потому что.
- Баня – дело хорошее, - кивала Ульяна. - Как без бани-то? У вас-то, поди, в вашем чужедалье, ни одной бани-то и не было?
- Ванна была, - я мечтательно вздохнула. – С проточной горячей водой.
Мало ли, что там есть в этой неведомой мне Франкии! Если у них там маги через одного, может, уже и водоснабжение у них какое нормальное есть, и канализация?
- У Старого Лиса была такая бадья, большая, в неё можно было прямо целому человеку забраться, и сидеть, пока вода не остынет. Или мыться прямо там, - говорила тем временем Ульяна. – И он говорил, что ему так привычнее, чем в бане.
- Понимаю его, - вздохнула я. – А та бадья куда делась? Добрые люди в хозяйство приспособили?
- А в ней Маруся капусту солила, - сообщила Ульяна. – Никто ж не думал, что понадобится.
- Кто у нас Маруся? – надо же знать.
- Так соседка твоя, с другой стороны. Там, - она показала в ту сторону, откуда мы привели Дарью с дочкой, - Егорка, а тут, – тычет в другую сторону, – Маруся. Её муженёк, Федот, с Пелагеиным Гаврилой на корабле ходит, и сынок старший, Ванятка, тоже. А остальные трое малы ещё.
- Малы – это сколько? – чтобы понимать
- Десять, семь и пять. Старшему семнадцать стукнуло нынче. Затем дочка, Нюра, ей четырнадцать. Ещё дочка, Агафья, ей двенадцать. И потом трое младших мальчишек.
Ничего так. Я оглядела соседский дом – один этаж, окошек много, но не слишком. Как они там все помещаются? Привыкли, наверное.
А Ульянка наша уже подошла к забору и кричала:
- Маруся! А Маруся! Выйди-ка!
Дверь скрипнула, на крыльце появилась Маруся – плотная, крепко сбитая, лет на пять меня помоложе. Уставшая.
- Здрава будь, Ульяна, чего голосишь?
- И тебе здоровьица. Чего соседям помогать не идёте? С вами-то побыстрее было бы, да повеселее.
- Митенька приболел, что-то жар у него. Ты Дуню нашу не видела?
- Видела, она к себе пошла. Ночь у Дарёнки просидела. Уже завтра, наверное, придёт. Ты раз сама при деле, так хоть девчонок пошли, что ли.
- Ладно, - не стала спорить та. – Сейчас придут.
- Маруся, стой, - я кое-что придумала.
- Чего ещё? – обернулась та.
- Если жар, растереть бы.
- Было бы, чем, - вздохнула та. – Федот, холера такая, выпил всё до капли.
- Пошли, налью, - я кивнула на дверь чёрного хода.
Та уставилась на меня, будто впервые увидела. А Ульянка закивала:
- Иди, иди, пока Женевьева Ивановна не передумала. Она барыня больно важная, может и передумать, пока ты рассусоливаешь.