- Кто дозволил забрать парней от матери? – сощурился младший Ворон.
- Почему забрать?
- А чего они на твоём дворе который день, - и смотрит так нехорошо, с прищуром.
Впрочем, смотреть нехорошо я тоже умею, жизнь научила.
- Пелагея так решила. А ты чего, пожалел? Да и парни, как мне думается, не твои крепостные.
И это он ещё не знает, что на Меланью я тоже нацелилась.
- Мы их сюда привезли, нам ими и командовать, ясно? И вообще, раз у тебя там дом, туда и ступай. Нечего у нас тут есть-пить и лавки пролёживать.
- Придёт время – ни дня не задержусь, - кивнула я. – Не ты меня в дом позвал, не тебе и прогонять.
- Так мы и с матерью поговорим тоже, - усмехнулся Гаврила.
Он сидел молча, смотрел и слушал, а тут решил прийти на помощь брату. Но я не стала ничего ему отвечать, пожала плечами да пошла себе. Слышала, как Пелагея кормила сыновей ужином и не отзывалась на их требования и подначки. Молчала – да и всё, а им и нормально, что сами с собой разговаривают. Накормила да спать отправила, они и пошли.
- Женевьева, Марьюшка, идите есть.
Нас не нужно было звать дважды.
- А Трезонка наша где? - спросила я, не обнаружив знакомой всклокоченной головы.
- Не знаю, - покачала головой Пелагея. – После обеда подалась куда-то, не вернулась ещё.
- Может, ищет себе жильё? – усмехнулась я.
То есть, мне бы этого хотелось. Но я понимала, что это было бы слишком хорошо.
- Хоть бы уже нашла, - прошептала Марья. – Надоела она, сил нет уже на неё смотреть.
Я бы тоже не отказалась отселить её куда-нибудь. Вдруг прокатит?
Мы поели, пили чай – с Пелагеей, Меланьей и мальчишками. Пересказывали сегодняшнее – стычку с самогонщиками и потом беседу с отцом Вольдемаром.
- Значит, Дормидонт всё-таки, - хмыкнула Пелагея. – Ну да, домик у него мал, а детей четверо, старшему только десять лет сравнялось. И Лукерья его баба скандальная да сварливая, он по любому поводу из дома утекает.
Если дом невелик, а детей четверо, и все ещё маленькие, кто хочешь станет сварливым да скандальным, совсем неудивительно.
- А с Севостьяном они давно друзья, и ещё Севостьян с Прасковьей у Дормидонта с Лукерьей крёстные старших детей. Ну, повинились, и ладно, эти не пакостные, исподтишка гадить не станут. А ещё и отец Вольдемар их прижучит, мало не покажется. И ты тоже сходи к нему, побеседуй. Он поможет. Подскажет, кого о чём спросить-попросить, он лучше всех знает, у кого что есть, у кого самим недостаёт, а у кого в избытке.
Я думала, что к священнику пойду поутру, а пока всё было так хорошо – тихо, спокойно, можно допивать чай и ковырять ложечкой в мисочке брусники в меду. И тут мы услышали какие-то крики с улицы. Сначала невнятные, а потом очень даже разборчивые – кто-то во всю глотку орал «Пожар!».
Нас мгновенно вынесло наружу, и даже за калитку, я глянула в сторону шума – и увидела, как отчётливый язык пламени плеснулся наверх из моего двора.
12. В пламени
12. В пламени
Я сама не поняла, как подхватила юбки и побежала в горку. Потому что вот только ещё не хватало. Если сейчас мне тут всё нахер сожгут, то где я жить буду? А на солдат с горы и их генерала никакой надежды нет.
Прибежали не только мы, уже собралась небольшая толпа. Горело со стороны горы, там, где задний выход, кухня, лаборатория самогонщиков и вонючая кладовка. Пройти туда от Пелагеи можно было только через двор, а народ тянулся и снизу, откуда и мы, и сверху, где горело. Кто-то уже бодро покрикивал – нести воду, черпать, выливать.
Я ломанулась во двор, за мной Марья и Меланья.
- Куда ж ты, болезная, пусть мужики воду несут, - кричала мне вслед Пелагея.