- Вас кто покусал, оглашенные? – с улицы зашла Пелагея.
- Да вот она, - раздражённо бросила Марья. – Ничего, мы тут сейчас сами справимся.
- Ну, глядите. Обед уж скоро, - пожала Пелагея плечами и вышла.
А я закрыла за ней дверь.
- Госпожа Трезон, извольте объясниться, - я села на лавку. – Что вы хотели найти в моих вещах?
- То, что вы украли, - прошипела та.
Я недоумённо посмотрела на Марью – ещё и это?
- И что же я украла, расскажите-ка. Я-то, понимаете ли, не припомню такого факта, но вы ж лучше меня всё про меня знаете, - ну не могла я не усмехнуться, не могла.
- Уж конечно, не припомните, - она никак не могла успокоиться.
Чепец улетел под лавку, волосы всклокочены, рубаха выбилась из-под жилетика и из-под пояса юбки, косынка на шее повернулась задом наперёд. Ох, старалась, да ещё торопилась, поняла я – она ж не могла знать, когда я мы с Марьей вернёмся. И так злобно смотрит, что того и гляди – укусит. А прививок от бешенства у них тут нет, хмыкнула я про себя.
- Госпожа Трезон, извольте привести себя в приличный вид и отвечать, - сказала я, как могла сурово.
- Его высокопреосвященство повелел мне, - повела она носом.
- Что именно, позвольте узнать? Рыться в моих чулках?
Трезон поджала губу – как будто ей самой это рытьё в чулках было неприятно, но она героически с этой неприязнью боролась и победила. А тут мы.
- Его высокопреосвященство имеет сведения о том, что вы вынесли из королевской сокровищницы, - она смотрела, злобно сощурившись.
- И что же я оттуда вынесла? Носок? Чулок? Нижнюю рубашку? – я тоже умею злобно щуриться. – Ерунду вы затеяли, госпожа Трезон. Сейчас вы отойдёте от сундука, встанете к стене, и Мари посмотрит, что у вас в карманах передника, в лифе и где там ещё. Извините, я вам не доверяю.
А Марья уж всяко лучше меня знает, что было в тех сундуках, и если что-то вдруг пропадёт – увидит, и любую вещь Женевьевы у Трезонихи тоже опознает. И она вполне себе горит желанием мести – и правильно, нечего своими лапами чужие вещи трогать.
- Да, госпожа Женевьев! – с готовностью кивнула Марья.
Я думала, придётся орать, приказывать или вовсе держать Трезон, чтоб не вырывалась и позволила себя обыскать. А она только вздохнула и стояла, ловила воздух разинутым ртом, пока Марья ловко её обыскала.
- Ничего нет, госпожа Женевьев. Наверное, не нашла, что она там искала. Или не искала, а просто прикинулась, а на самом деле хотела что-то украсть сама!
- Не смей так говорить обо мне! Я не воровка! – придавлено пискнула Трезон.
- Так и я не воровка, - пожала я плечами. – Я что-то украла у вас?
И смотрю на неё, как на проштрафившегося прораба или накосячившего поставщика.
- Нет, - пробормотала та.
- Мне были предъявлены обвинения в воровстве, их подтвердил суд и у вас на руках есть приговор суда?
- Нет.
- В таком случае, то, чем вы тут сейчас занимаетесь, госпожа Трезон, называется – оговор и клевета. Мари, можно ли наказать человека за клевету?
- Да хоть за что можно, - радостно сообщила Марья. – Вы можете сказать, что у вас был какой-нибудь перстень от отца или мужа, а теперь нет, и пусть она как хочет, так и доказывает, что не виновата!
Трезон сопела и бледнела – о такой возможности она не подумала, кажется.
- Так, я вижу, вы понимаете, что клевета – оружие обоюдоострое. Вы видели меня, выходящей с мешком из королевской сокровищницы? – спросила я как могла строго.