— Нет. Сегодня я не хочу высоких причесок, собери только передние пряди. Хочу чтоб они рассыпались по спине. — выполнив все мои указания, девушка принесла шкатулку с украшениями.
— Я не нашла вашей сапфировой подвески, — моя рука машинально потянулось к голой шеи.
— Сообщи моему брату и констеблю, что я спущусь через минуту. — Шарлота кивает, оставляя меня одну.
Черт, я и забыла, что этот тип украл у меня самую любимую вещь.
Мне не особо хочется спускаться вниз, и вообще, куда-либо идти сегодня. Пусть это день будет только мой.
Выбрав изумрудные серьги, я, наконец, то решаюсь спуститься.
Внизу в парадной, меня ожидают мужчины.
— Меледе! — констебль снимает передо мной шляпу, целуя тыльную сторону моей ладони. Я бросаю взгляд на брата. Его одежда помята, под глазами пролегли глубокие тени. Скорее всего, ночью он сомкнул глаз.
— Амелия, это констебль Роберт Пиль. Я вызвал его сегодня, чтоб т могла дать показания. Ведь я не видел грабителей. — Мне не хочется с ним говорит, но в доме посторонние, и я вынуждена соблюдать правела хорошего тона.
— Нет, видел, — брат, смотрит на меня широко распахнутыми глазами, — Это был тот мужчин, который как бы не было прозаично, заступился за меня вчера на улице.
— Чертов мерзавец! Тогда полагаю, мы справимся и без твоей помощи, можешь идти, — я лишь киваю, направляясь в сторону гостиной, у самых дверей я останавливаюсь, слегка поворачивая голову.
— Я слышала его имя, Роб. Надеюсь, это поможет.
О чем они говорили после, мне было неизвестно, да и не интересна. Этот Роб заслужил наказания, и не важно, что его цели благородны.
Позже мы с братом провожаем констебля к его коню. Роберт как то странно смотрит на меня, от его проницательных зеленых глаз, становиться не по себе. Такое чувство, будто он знает все мои сокровенные тайны, а их у меня не мало.
— Я не применено поймаю его, он будет наказан по всей строгости закона! Это я вам обещаю, меледе! — мужчина вскакивает на белого коня, и уноситься прочь. Тяжело выдохнув, я возвращаюсь в дом, у больших кустов красных роз, я замечаю чумазого мальчишку. На лет ему двенадцать, брат тоже останавливается.
— Амелия, что такое? — игнорируя Вильяма, я подхожу к мальчику. На нем старая застиранная одежда, башмаки и вовсе прохудились.
— Привет! — спокойно, чтоб не спугнуть проговариваю я, — Не бойся! Подойди! — пока ребенок выбирается из кустов, я замечаю, насколько сильно он истощен. Вильям, скрестив руки на груди, молча наблюдает за этой картиной.
— Ты заблудился? — предполагаю я.
— Нет, я принес письмо от Архиепископа Этельберта Кентерберийского, для Амелии Рассел. — с трудом выговаривает он.
— Я и есть Амелия! — мальчишка вытаскивает из кармана листок бумаги с печатью церкви.
— Тогда это вам меледе! — отдав письма, мальчик собирается уйти. Но я не могу ему этого позволить.
— Постой! Как тебя зовут? Где твои родителе? — мальчуган опускает голову. Копна не мытых каштановых волос падает на лицо.
— Гарри, Гарри Шерман. Мои родители и сестричка умерли еще в прошлом месяце. — от его слов мое сердце сжалось от боли. Я смотрю на брата, тот молчит. Подойдя ближе, я кладу руку ему на плечо.
— Послушай Гарри, если ты хочешь, то можешь жить с нами. Для тебя найдется теплая пастель, горячая еда, — в чистых небесно голубых глазах ребенка вспыхивает надежда.
— Но меледе, мне не хочется вас стеснять, — какое прекрасное воспитание, замечаю я.
— Я и мой брат Вильям, хотим, чтоб ты остался. Конечно, если ты сам этого хочешь! — Вильям, наконец, подходит ближе. А я молю Господа, чтоб он не выгнал мальчика взашей.
— Д, моя сестра права, — неожиданно произносит Вильям, — Если тебе негде жить, оставайся. «Конечно, сейчас ты готов сделать что угодно, лижбы я тебя простила», думаю я.
— Я могу помогать по хозяйству! — задорно говорит Гарри.
— Ну, тогда договорились! — Вильям по взрослому, пожимает ему руку.
Войдя в дом, Вильям тут же распоряжается, чтоб Гарри вымоли, как следует, нашли подобающую одежду, накормили и приготовили спальню.