Сев напротив зеркала, я принимаюсь расплетать свои длинные рыжие волосы. Я осматриваю руки, от недостатка солнечного света, моя кожа на руках настолько светлая, что видны венки. Да, я сейчас выгляжу как настоящая благородная девица. Девушки редко выходят на улицу, тем более на солнце, дабы не испортить кожу не нужным загаром, и уж тем более морщин. Снова посмотрев на свое отражение, я замечаю что мои некогда зеленые глаза утратили блеск. Такое чувство, что моя жизнь, молодость утекает сквозь пальцы. Покойный брат финн всегда говорил что мои глаза похожи на два осколка от малахитовой шкатулки, которую он как то разбил у матушки. А что я вижу сейчас, бледную девушку с потухшим взглядом, потрескавшимися пухлыми губами и бесполезными ямками на щеках. В моей жизни не осталось места для радости, только скорбь и не скончаемся череда смертей.
От чувства бессилия я роняю голову на туалетный столик, мое тело содрогается от рыдания. Каждый божий день заканчивается так, груз ответственности за тех кому я не смога помочь, давит на мои хрупкие плечи. Первое время, услышав мой неустанный плач, монахине тут же врывались в купальню, но со временем поняли, что это бесполезно. Мне нужно было выплакать свою боль.
Я так устала, что у меня едва хватает сил залезть в ванну. Вода немного остыла, но это все ровно не помешает мне ею насладиться. Первым делом я хорошо промываю густую капну волос. Огненно рыжий цвет достался мне от покойной матушки. Ода брата как один были похожи на отца. А мы с сестрёнкой на маму. Даже курносый нос и веснушки на щеках достались именно нам.
Помимо лаванды по моей просьбе, в воду обязательно добавляют ладан, и еще какие то травы. Закрыв глаза, я незаметно для себя начинаю дремать.
Нам приходиться ходить по всему городу и его окрестностях исключительно пешком. Чтоб не выдавать свою личность. Я не могу брать свой экипаж, это все для меры предосторожности. Архиепископ говорил, что бывали случаи, когда чумные больные наведывались в дома врачей, в поисках помощи. В безумной агонии они убивали докторов, потому что те не могли им помочь. Поэтому нам и запрещено об это распространятся.
Каждый вечер около восьми, Вильям отправляет за мной экипаж к моему приходу. Так меньше подозрений, ранним утром меня везут в церковь, а вечером забирают. Все просто, да и кто в здравом уме сможет догадаться что под маской я.
Монахине приносят мой наряд и шляпку. Облачившись в платье нежно розового цвета с золотыми вставками, я пытаюсь уложить непослушные волосы. Первое время было трудно их скрывать, приходилось туго плести косы. Но сейчас я уже приловчилась.
Последний взгляд в зеркало, мне нужно убедиться в том, что не выгляжу как живой труп. Слегка пощиплю щеки, чтоб появился хоть какой то румянец
Не смотря на бедствие и медленное умирание страны, мода шла впереди планеты всей. Сейчас к нам пришла пуританская мода. Поэтому мое платье из дорого шелка и атласа выглядит шикарно. Еще раз, подчеркивая мой статус благородной леди. Платье что мне принесли, представляет собой лиф с короткой боской. Под платьем затянут тугой корсет из китового уса. Так же к лифу умело, пришиты пышные кружевные рукава, обнажая кожу рук. Две нижние юбки из нежнейшего золотого щелка. На туалетном столике лежат мои серьги из драгоценного рубеллита, подаренные Вильямом на шестнадцатилетнее. Дополняет мой наряд не большая шляпка, и сапфировая подвеска которую я никогда не снимаю. За исключением купания.
— Ваш экипаж уже прибыл меледе. — голос одной из монахинь прерывает тишину.
— Франческа, сколько раз мне повторять, зови меня по имени. В наше время не до формальностей. — луноликая девушка с приятной улыбкой молча кивает мне. Одев короткие льняные перчатки, расправив кружева на плечах, я спешу на выход, где меня уже ждет возничий.
На улице снова пошел крупный дождь, вся мостовая превратилась всплошную кашу из грязи.
Попрощавшись со священников, я выхожу из церкви, накинув на плечи серый плащ. Только на лестнице я замечаю, что это не моя коляска с эмблемой разбитой короны. Замедлив шаг, я начинаю вглядываться в плотную стену дождя, в надежде, что Джем уже подъезжает.
Из экипажа выходит он, Эзра Вильсон. Сын главного врача и патологоанатома Лондона, он пытается ухаживать за мной еще с того лета. Весьма состоятельный молодой человек, любая девушка Лондона мечтает стать его женой, но не я. Он очень образованный, сообразительный и весть из себя правильный. Аж тошно.
Сегодня на нем был парадный пурпурный дублет, темные штаны и плащ из черного дорого сукна. Черные кожаные сапоги блестят от капель дождя. С темной шляпы стекает дождевая вода, растекается по плечам укрытыми плащам.
— Меледе, позвольте сопроводить вас до дома? — почему то от его грубого голоса, по спине бегут мурашки. Мне неприятно его общество, но он лучший друг Вильяма с этим нечего не поделать. Брат всеми силами пытается меня с ним свести. Он подходит ближе, раскрывая надо мной зонт. По правилам этикета я протягиваю руку, его длинные пальцы обхватывают мою маленькую руку. Наклонившись, он целует тыльную сторону ладони, даже через перчатки я чувствую, насколько горячи его губы. Не произвольно на моих щеках выступает естественный румянец.
— Благодарю вас Эзра! Но за мной уже отправили экипаж. — Эзра подходит еще ближе, не знаю почему я медленно делаю шаг назад, убирая руку. Сейчас такое страшное время, даже близким друзьям нет доверяя. Дома, лавки и магазины обворовывают мародёры, каждый пытается поживиться на всеобщем горе. Ведь эпидемия должна же закончиться, хоть когда нибудь. А без денег считай ты никто.
— Вильям отправил за вами меня! — с улыбкой проговаривает мужчина. Сколько ему точно лет, я никогда не интересовалась. Но судя по мелким морщинкам возле глаз, ему около двадцати пяти, может больше. Под черной шляпой, идеально гладкие, прямые волосы, средней длены. Что касается цвета, я бы сказала они платиновые, хотя нет, скорее светло пепельные.
Если бы не мой эгоцентризм, я наверно как все дамы уже давно бросилась ему на шею, позабыв о своей чести.
— Что ж, в таком случаи я позволю вам сопроводить меня до дома! — в его небесно голубых глазах загораются подозрительные огоньки.
Подобрав юбки, оперившись на предложенную руку, я сажусь в экипаж. В нем пахнет разными травами, видимо это коляска отца Эзры. Ведь обычно мужчины его возраста предпочитают передвигаться исключительно верхом.
Мы сидим по разные стороны, кони не спеша тянут коляску. Чтоб не было об ходимости говорить, я откидываю шторку, всматриваясь в ночные улицы зараженного Лондона. Где то там, на улицах под проливным дождем умирают люди. Сейчас не хочется думать об этом, но мысли сами так и лезут в голову.
Чувствуя пристальный взгляд Эзры, я медленно отвожу взгляд от окна, встретившись с его глазами. По крыше экипажа барабанит дождь, не слышно даже цокота копыт по мостовой.
— Ваш взгляд говорит о том, что вы хотите мне сто то сказать, мистер Вильсон. — удачно подмечаю я. Мужчина снова улыбается.
— Вы как обычно очень проницательны Амелия. Не хочу ходить вокруг до около. Сегодня днем я попросил у Вильяма, вашей руки! — дыхание резко перехватило, будто корсет сдавил грудную клетку еще сильнее. Сердце заколотилось в бешеном ритме. А Эзра все ни как не умолкал. — Я намерен жениться на нас Амелия, и увести в свое поместье Бедфордшир. Сам король Карл даровал мне его, за научно литературный прогресс, — от того потока информации у меня начинает болеть голова. Потерев виски, я смотрю ему прямо в глаза. Сделав над собой усилие, я спокойно говорю, скрывая в голосе дрожь.
— И что сказал мой брат? — его и так широкая улыбка, становиться, будто еще шире до самых ушей.
— Как вам известно, дорогая Амелия, ваш брат и я желаем вам только лучшего. С его слов я понял, что он не против, и готов дать свое благословение. Конечно, если вы согласны! Ну, вы согласны Амелия? — теперь уже у меня дрожат не только руки, но и ноги. Я совершенно не готова к такому разговору, да и вообще я не хочу выходить замуж. Это относиться не только к Вильсону, но и к любому другому мужчине. Мне тогда придется, попрощается со своей работой, которую я, пожалуй, ненавижу, чем люблю. Но все же, мое желание помогать людям выше моей собственной судьбы. Пусть я буду старой девой как тетушка Генриетта, но замуж выйду только по любви, а не по принуждению.
Мое молчание затягивается, я уже начинаю, молит Господа, чтоб возницей ехал быстрее. За стенами свой спальни я буду в безопасности от таких разговоров. С каждой секундой, что я молчу, лицо Эзры мрачнеет, на лбу выступает вена. Скулы заостряются, на щеках играют желваки. Набрав больше воздуха в легкие, я, наконец, произношу.
— Мне нужно это обдумать! — я готова поклясться, что в этот момент услышала его стон отчаяния. Коляска наехала на кочку, обрызгав прохожих грязной водой. Нам вслед послышались крики и проклятья.
— Прости, если я сейчас буду слегка резок, но у меня не укладывается в голове, о чем тут можно думать Амелия? — его голос становиться жестким, властным, из милого художника и писателя он превратился в надменного тирана, привыкшего получать от жизни все. — Я предлагаю тебе блестящие будущие, и безбедную старость. Мои научные работы, картины взлетели в цене, ты представляешь, сколько это денег. Даже нашим правнукам не придётся работать.