Теперь вполне логично, что он мог так легко отследить меня. Честно говоря, я думала, что единственный маячок, который он мог бы на меня нацепить, это тот, что на моем телефоне, но, конечно, он всегда на шаг впереди. Должно быть, он засунул один мне в куртку, когда целовал меня или что-то в этом роде.
Боже, мне хочется громко кричать, при мысли о том, что я могла бы предотвратить весь этот кошмар, просто проверив свои вещи.
— Ответь мне, — Виктор снова трясёт меня.
Я высвобождаюсь из его грубой хватки и поднимаю подбородок.
— Я сказал тебе спросить его, когда он проснётся. Наша главная задача, вытащить его отсюда, пока на нас снова не напали.
—Послушай меня, Липовский...
— Нет, это ты послушай меня, Виктор! Я знаю, что ты подозрителен и хочешь выяснить, что произошло, но я говорю тебе, что сейчас не время. Нам нужно направить свою энергию на то, чтобы увести его отсюда, и только когда он будет в безопасности, мы сможем поговорить об этом.
Он тянет ко мне руку с раскрытой ладонью, но прежде чем он успевает ударить меня головой о ближайшую поверхность, из-за угла выглядывает медсестра.
Улыбка на её лице исчезает, когда она видит напряжение между нами, но она все равно говорит:
— Пациент только что проснулся.
У меня сводит живот, и меня снова охватывает острая потребность заплакать, но мне удаётся обуздать эти эмоции, когда я сокращаю расстояние между нами и на одном дыхании выговариваю:
— Он в полном сознании? Есть ли какие-либо побочные эффекты? Он что-нибудь говорил? Может ли он дышать без аппаратов? Упоминал ли доктор что-нибудь о возможности перелёта? Могут ли быть осложнения из-за давления в самолёте?
Она одаривает меня доброй улыбкой.
— Вы можете задать доктору все эти вопросы.
Мы с Виктором практически бегом добираемся до палаты, в которой находится Кирилл. Телохранители, вероятно наёмные, судя по их отчуждённой позе, стоят у двери.
Сквозь стекло я вижу, как доктор и другая медсестра вводят что-то в капельницу Кирилла.
Его глаза открыты, но они отрешённые и выглядят почти мёртвыми. Их насыщенный синий цвет теперь тусклый и размытый, как бесконечный снег русской зимы – безжизненный и бесцельный.
Бессердечный и.. жестокий.
Моё сердце разрывается на части, пока я продолжаю смотреть на него, но в то же время я не могу контролировать эйфорию, которую испытываю от осознания того, что он жив. Мне все равно, что происходит, пока он продолжает дышать.
Может быть, он чувствует чьё-то присутствие или видит тень, но глаза Кирилла медленно перемещаются в нашу сторону.
Я перестаю дышать, когда мы сталкиваемся взглядами.
На мгновение мне кажется, что мы больше не в больнице. Вместо этого мы оба стоим на том поле, куда он последовал за мной. Мы окружены кровавым снегом, когда он смотрит на меня с самым ужасающим выражением, которое я когда-либо видела.
То, которое говорит, что теперь он мой враг.
Не осознавая этого, я медленно качаю головой.
Я не знала, мысленно повторяю я. Клянусь, я этого не делала. Я бы никогда так не поступила с тобой.
Но это ничего не меняет в его неприветливом взгляде, и в напряжённой челюсти.
И тут до меня доходит: ему не нравится, что я здесь.
Так же быстро, как его глаза открылись, они снова закрываются, такое ощущение, что моё сердце падает на колени от удара.
Вскоре после этого доктор выходит из палаты, и я бросаюсь в его сторону, чуть не сталкиваясь с ним.
— Что происходит? Почему он снова потерял сознание?