— Ну да. Тест в сети лабораторий, принадлежащих тётке Третьяковой, — комментирует Даша. — Нужно ему рассказать, Панасоник! Это несправедливо, что ты с дочкой живешь по чужим хаткам, а Третьякова с нагулянным ребёнком во дворцах и на виллах. Знаешь, какой у них дом? Ты таких и в кино-то не увидишь!
— Плевать, какой у них там дом! И какой здесь — плевать, и где-то бы ни было. Мне от него ничего не нужно.
— А сейчас не о тебе пекусь, дорогая, — перебивает меня Даша. — Я говорю о будущем Николь. Господи! Ты даже назвала её его именем! До сих пор любишь, небось?
Я вздыхаю и закусываю губу. Отвечать на этот вопрос не нужно. Подруга прекрасно знает эту мою нервную привычку и догадывается без слов.
— Ты же понимаешь, что у тебя сейчас все козыри на руках? Тебе ничего не стоит привязать его к себе до конца жизни, а Третьякову просто уничтожить.
— Я не хочу никого уничтожать. И привязывать тоже. Не уверена, что хочу быть с Никитой. Он стал другим.
— Ещё бы ему не измениться! После свадьбы на Юле несчастья сыплются на его голову как из рога изобилия. Знаешь, он теперь известная в городе персона. Запросто может в мэры баллотироваться. Бабы его жалеют, любят и считают идеальным семьянином.
— Идеальным? Боже, люди слепы!
— Им нужен герой. Умный, порядочный, харизматичный… А Гордиевский еще и красавчик каких поискать!
— Прекращай его нахваливать! — торможу подругу. — Ты не впервые заливаешь мне, какой Никита классный. Подрабатываешь у него пиарщиком на полставки?
— Знаешь, я до сих пор помню, как он расспрашивал о тебе и выпытывал номер телефона. Уже тогда было ясно, что он крепко влип.
— Мы оба были без ума друг от друга, но это в прошлом.
— Уверена? А что он тогда делает в твоей испанской глубинке и почему ты уже полчаса говоришь со мной о нём?
— Всё так сложно, Даш. Ты ведь знаешь, что мой папа погиб после того, как отец Никиты ему угрожал?
— Угрожать — не равно убить, Соник. У ваших отцов всего лишь случился рабочий конфликт. Это был несчастный случай.
— А если нет?
— Послушай меня, подруга. Твоего папу не вернёшь. Это во-первых. Во-вторых, в любом случае карать уже некого. Старший Гордиевкий — почти труп, ему считанные дни остались. А в-третьих, и это самое главное, Никита не имеет к этой истории никакого отношения. Готова наказывать его и себя за чужой недоказанный грех?..
Задумываюсь. Мне казалось, что в моей жизни не будет момента сложней, чем первый месяц после расставания с Никитой. Я не сломалась тогда только потому, что под сердцем у меня жила надежда, вера и любовь по имени Николь. А сейчас я проживаю еще более противоречивые чувства, теперь меня ломает еще и груз секретов, но зачем-то я продолжаю их хранить.
— …Поговори с ним, Панасоник, — советует Даша, — Это сложно, но ты обязана. Пусть не ради вашей любви — ради справедливости. В конце концов он заслуживает знать правду!
Киваю. Она права.
— Приезжай ко мне в гости, — прошу, меняя тему. — Соскучилась по тебе невозможно!
— Так мне собраться — только подпоясаться! Я ж безработная! Летом летала в Германию, так что свеженькая виза в паспорте имеется.
— Правда прилетишь? Я через неделю вернусь с Майорки и буду тебя ждать.
— Договорились! Подыскивай мне там красивого и богатого испанчика. Хочу горячий курортный роман! — прищурившись, шепчет Дашка.
Как же мне её не хватало! Правду говорят: детская дружба самая крепкая.
Мы еще несколько минут прощаемся, целуя экраны телефонов и обещая друг другу больше никогда не теряться так надолго, и только после этого кладём трубки.
Вспоминаю, как полицейские в отеле предупреждали, что нужно будет приехать и дать показания, поэтому из госпиталя еду в полицию. В дороге по громкой связи набираю Марию. Она уже в курсе случившегося и почти в истерике.
— Что говорят врачи? — спрашивает, узнав, где я была.
— Идёт операция. Травмирована часть стопы, срезаны два пальчика, сейчас их пришивают. Угрозы жизни нет.
— Я вылетаю завтра, на сегодня взять билет не получилось.