Не успеваю. Она отворачивается. Порывисто тяну в себя воздух, улавливаю теплый аромат ее волос, и наизнанку выворачивает. Это зависимость, не иначе.
Еще три года назад крепко на неё подсел. Тогда обстоятельства залечили, теперь вот рецидив.
— Не могу без тебя, — отчаянно выдыхаю, дотрагиваясь губами щеки.
Она опускает глаза.
— Не нужно, Никита, не усложняй. Достаточно вчера натворили, — лепечет поникшим голосом.
— За вчера прости. Такое не повторится, — лбом упираюсь ей в скулу, — никогда больше не обижу, клянусь!
— Так нельзя, Гордиевский. Это мерзко! Отпусти меня. Совсем отпусти. Мне не нужно этих диких страстей, я хочу спокойной жизни.
— Без меня?
Молчит. Руки её отпускаю. Не держу больше, но она не двигается. И я шелохнуться боюсь. Прижался лбом к теплой щеке и смиренно жду ответа.
Ее пробивает мелкой дрожью.
— Значит, ничего не значу для тебя? Никто, да? — немного отодвигаюсь и заглядываю в лицо. — Давай, Соня, ответь! Скажи мне это, глядя в глаза. Скажи, что я тебе никто и ничего ко мне не осталось, — пальцем её опущенный подбородок поднимаю.
Она вскидывает глаза, и я слепну. Они сияют ярче звёзд всех вместе взятых.
— Перестань манипулировать! Я вижу, как ты это делаешь, — шумно сглатывает. — Чего ты добиваешься?
— Чтобы ты была только моей, — не моргая, крайне серьезно.
— Прости, никак не получится, — отрезает в том же стиле. — У меня есть парень.
— Где же он есть? Может, познакомишь?
— Он сейчас в командировке.
— Тогда я побуду вместо него, — это не вопрос — я утверждаю.
— Не выйдет, — цокает. — Для этого придется занять место твоей жены, а я не хочу.
— Так уж и не хочешь? — смотрю искоса.
Она лукавит, без сомнений.
— Спаси и сохрани! — закатывает к небу глаза. — Ты проблемный, Гордиевский. Ненадежный, взбалмошный, эгоистичный. А еще грубый и деспотичный. Неожиданно срываешься по пустякам, агрессирушь без причины. И бухаешь постоянно! За три дня ни разу не видела тебя трезвым.
— Во-первых, я в отпуске и имею право расслабиться! А во-вторых, все эти дни ты, Соня, делаешь мне нервы!
— Я? — таращиться возмущенно. — Ты преследуешь меня, всеми неправдами заманиваешь на свою виллу, пытаешься напоить и развести на секс… В итоге унизительно затрахиваешь сонную и после этого утверждаешь, что я сама виновата?
— Не перекручивай! Я извинился за то, что был груб. Сам себя никогда не прощу, но тебя прошу. Хочешь, на колени встану?
— Ты и так на них стоишь.
Так и есть. Мы оба всё еще на сыром песке. Чувствую, как ноги стынут и немеют. Неприятно почти до боли, но её слова больней. Они реально ранят, тупо режут без ножа, потому что в них есть правда.
Поднимаюсь сам и помогаю ей. Руки прохладные в своих держу, в глаза смотрю и снова опускаюсь. Намерено становлюсь перед ней на колени. Ни разу в жизни этого не делал и даже не предполагал, что способен на такой жест. Поймёт ли, что я чувствую сейчас?
— Давай забудем эти три дня и начнём заново, — прошу и слегка сжимаю ее пальцы.
— А три года куда денем? Детей наших, жену твою, парня моего? Их всех тоже забудем?..