Никита подсовывает пальцы под меня, поглаживает через трусики. Я прикрываю глаза и выгибаюсь. Все вокруг мутнеет, взгляд фокусируется на его приоткрытых губах.
Хочу их целовать. Тянусь, но он слегка отстраняется, продолжая сверлить взглядом.
Кладу руки ему на плечи и поглаживаю, пытаясь расслабить. Это мое решение — переспать с ним, я веду в этой партии. Смотрю на Никиту с нескрываемым вожделением, дышу часто и губами воздух ловлю. Сама завожусь, и его это цепляет.
Он не выдерживает и целует. Мягко облизывает пересохшую нижнюю губу, затем верхнюю и грубо врывается языком в рот. Я протяжно хрипло стону, и он снова отстраняется. Смотрит необычно, с каким-то вопросом во взгляде, при этом довольно сильно сдавливает шею.
Всё это не очень мне нравится, но я продолжаю играть в инициатора: бесстыдно трусь промежностью о его руку и выгибаюсь, как гулящая кошка.
Он отодвигает край трусиков — в этот раз они самые обыкновенные — и растирает липкий секрет по моим набухшим складочкам, после чего неожиданно хлестко шлёпает.
— Она еще ехать не хотела, — ухмыляется. — Вытечешь же на хрен, если не оттрахать тебя как следует!
Это было грубо. Округляю глаза и возмущенно втягиваю ноздрями воздух. У меня там и вправду хлюпает, но это не повод хамить! На подобное замечание порядочной девушке положено ответить пощечиной.
Вот только порядочные не трахаются с чужими мужьями.
Выдыхаю. Собираюсь с духом и выдаю:
— Чего же ты ждешь? Оттрахай уже!
Пришла его очередь выкатывать глаза. Пока он переваривает моё предложение, спускаюсь руками по его спине, крепко сжимаю упругие ягодицы и добавляю:
— Общение у нас не клеится, работать с тобой невыносимо, давай хоть потрахаемся по старой дружбе.
У него аж ноздри раздуваются. Не ожидал. Привык, что в такие моменты млею или сбежать норовлю. Только я уже не та пугливая птичка, которая три года назад багровела от слова «трахаться». Я тоже изменилась. И пусть нового опыта толком не обрела, смелости у меня прибавилось.
— По дружбе? — переспрашивает.
— Чисто дружеский перепихон, — подтверждаю. — Сам же говорил, что мы давние друзья.
Смотрит заинтриговано. Да, Никита Гордиевский, я умею удивить.
— Как скажешь, подруга, — опаляет горячим дыханием висок и довольно резко вводит в меня сразу два пальца.
От неожиданности я взвизгиваю:
— Аай!
— Конечно, ай. А ты как думала? — и толкает их глубже.
— Никак… аах. Я не умею думать, когда ты близко… ооо… Ты плохо на меня влияешь!
— О да, — выдыхает, губами прикусывает скулу и начинает ритмичные движения рукой. — Я издеваюсь, — загоняет пальцы внутрь. — Склоняю тебя к нехорошему, — почти полностью достаёт. — А ты у нас ангел! — снова толкает их в меня. — Сколько чужих пальцев в тебе побывало, ангелочек? А не пальцев?
Я не сразу понимаю смысл слов — настолько сконцентрирована на ощущениях, что мозг просто не способен быстро переваривать информацию, — но вопрос слышу.
— Мудак! — выкрикиваю и в качестве ответа что есть силы отталкиваю его от себя. Никита не отходит ни на сантиметр, но руки убирает. Упирается ими с двух сторон, беря меня в капкан. — Это не твое дело… — шиплю и еще раз толкаю.
Бессмысленно: не сдвигается. Вот же ж скотина! Так обломать и меня, и себя. Окончательно испортить этот говняный вечер. Просто фееричный мудак!
— …Отойди, — смотрю исподлобья, руками что есть силы в грудь давлю.
Попа скользит по мраморной столешнице, а ему хоть бы хны! Стоит истуканом, взглядом сверлит.
— Не нравятся мои вопросы? — цедит сквозь зубы.
— Кто ты такой, чтобы мне их задавать? — отражаю с презрительным прищуром. — Руки убрал!