Или, скорее, как воспоминание.
Несмотря на яркую лунную ночь, холодный воздух с каждой минутой все глубже пробирает меня до костей, но я всегда находил утешение в морозной погоде. Что-то в суровых природных условиях позволяет мне сливаться с ними и видеть себя частью экосистемы.
Я разрушительная сущность, без всяких угрызений совести уничтожающая все на своем пути.
Мой выбор неограничен, все что я делаю, будет названо стихийным бедствием. Я не выбирал быть таким, но это случилось, и вместо того, чтобы бороться с этим, я принял это. Полностью.
Без всяких расспросов.
Либо так, либо я стал бы сопутствующим ущербом в более крупной и опасной игре.
Стонущий звук доносится до меня с другого конца дорожки, и я останавливаюсь.
Это снова звучит как «Угх» очень знакомым низким голосом.
Я осторожно и бесшумно следую за голосом. Ночь служит мне камуфляжем, а тишина — моим прикрытием. И действительно, когда я добираюсь до источника шума, я нахожу темную фигуру, отжимающуюся от земли.
Только здесь не все так темно.
Руки, выглядывающие из-под футболки, бледно-белые в ночи, а лицо красное от напряжения. Его движения дезориентированы и нескоординированные, а конечности бесконтрольно трясутся.
— 109, 110, 111, 112… — с каждой произносимой шепотом цифрой он становится слабее, его ритм, дыхание и нетерпимость усиливаются, пока он не превратится в мириады бурлящей энергии.
Я прислоняюсь к колонне, скрестив руки и ноги.
— Ты все делаешь неправильно.
Липовский поднимает голову, чтобы посмотреть на меня, затем ссбивается и падает набок, его хрупкие мышцы, наконец, отказываются от него. Секунду он наблюдает за мной со своего места на земле, как будто я какая-то извращенная форма спасения, брошенная на его пути. Он сделал то же самое неделю назад, когда попросил, нет умолял меня, взять его в мою команду с его несуществующими навыками. Это был смелый шаг. И он наглый маленький ублюдок, учитывая то, как он смотрит на меня без намека на приветствие. Этот парень либо жаждет смерти, либо ему просто не следует служить в армии, как я ранее пытался донести до него.
Может быть из-за моего пристального взгляда или, хотя вероятность этого очень мала, он осознал свою дерзость, потому что наконец с большим трудом встает и отдает честь.
— Капитан.
В лучшем случае он выглядит грубо в бесформенных брюках-карго и футболке большого размера, пропитанной потом спереди и сзади.
— Если это твой способ проявить себя, то ты можешь с таким же успехом сдаться. Мои люди делают 200 в устойчивом ритме, не моргнув глазом. Ни трясущихся конечностей, ни стонов, ни нытья, ни вида дилетанта.
Глаза Липовского расширяются, на мгновение он кажется встревоженным, прежде чем вспоминает, что нужно скрывать выражение лица.
— Я улучшаюсь по сравнению с моим предыдущим рекордом. И я сравниваю свои достижения только с самим собой, сэр.
Понятия не имею, смеяться мне или дать ему подзатыльник.
За годы службы в спецназе я встречал много типов, но он единственный, у кого была эта раздражающая привычка возражать, даже начальству.
— Это глупый способ сказать, что ты никогда не справишься. Прошлое не является критерием успеха и если ты будешь сравнивать только себя, мир пройдет мимо тебя, прежде чем ты это осознаешь, — я выпрямляюсь. — На землю, рядовой.
Его глаза изучают меня некоторое время, вероятно, задаваясь вопросом, верно ли то, что он услышал.
— На. Землю. — повторяю я. — Продолжай то, что ты делал.
Он собирается возразить. Я вижу это в его глубоких каре-зеленых глазах, редкий цвет для глаз, в которых странная смесь земли и леса. А поскольку здесь холодная зима, такое ощущение что они застряли в другой вселенной и в другое время с нетрадиционными обычаями.
Протест явно вертится у него на кончике языка, но все же у него хватает инстинкта самосохранения, чтобы медленно опуститься на землю для отжиманий.
— Один. — считаю я, и он падает. — Два.
— Сколько я должен сделать?