— Угадай.
— Ты мстишь мне за то, что я пошла на посвящение, когда меня лично никто не приглашал?
— И да, и нет.
— Ты можешь объяснить?
— Могу, но не буду.
Я сужаю глаза, и его губы слегка кривятся.
— Ты в порядке? Выглядишь немного раздраженной.
— Тебе это нравится?
— Очень, — его голос понижается при этом слове, словно дразня меня.
Мне хочется проклясть его в самые темные ямы ада, но я заставляю себя глубоко вдохнуть и сохранять спокойствие.
Вдох. Выдох.
Это того не стоит.
Вдох. Выдох.
Он, наверное, делает это специально, чтобы поддеть меня, и я не доставлю ему такого удовольствия.
— Где твои раздражающие, самодовольные реплики? — он продолжает взбалтывать содержимое своего стакана. — У кошки язык пропал?
— Скорее, нежелательное существование лишило меня дара речи.
— Осторожнее. То, что я проявляю терпимость, не означает, что ты должна испытывать границы.
— И что же это?
— Ты уверена, что хочешь знать? Взамен ты должна рассказать мне о своих.
Я потянулась за закуской без какой-либо другой причины, кроме как проигнорировать ситуацию и остановить свои пальцы от соприкосновения друг с другом.
— Не заинтересована. — Бормочу я.
— Но я заинтересован. Так почему бы тебе не рассказать мне, почему кляп и наркотики — твои единственные ограничения? Значит ли это, что ты не против жестокой порки, шлепанья, игры с дыханием и ножом, но не можешь справиться с простым кляпом? Что за философия стоит за этим? — мои пальцы дрожат, и я чуть не расплескиваю стакан с водой, когда подношу его к губам.
— Ты можешь не… — мой голос задыхается, искажается.
— Что не могу?
— Говорить об этом.
— Об этом? О, ты имеешь в виду твои пределы в первобытной игре? Как тебе нравится, когда тебя преследуют, используют и издеваются над тобой, как над маленькой грязной шлюшкой?
— Прекрати. — Я рывком поднимаюсь со своего места.
— Сядь. — Его голос непререкаем, но спокоен, когда он переводит свое внимание на мой стул в безмолвном повелении.
— Пожалуйста, прекрати это.
— Сядь, блядь.