Горячая жидкость проливается мне на спину, и в воздухе раздаются булькающие звуки. Сначала я думаю, что они мои. Мне кажется, что я захлебываюсь своей слюной или рвотой, но потом тяжесть исчезает с моей спины.
Он с грохотом падает на пол передо мной. Я вижу конвульсирующее тело, лужу крови под ним, и эти ужасные призрачные булькающие звуки продолжают заполнять мои уши.
Большая тень загораживает обзор, а затем я поворачиваюсь и полностью окутываюсь знакомым теплом. Тепло, которое, как я думала, больше никогда не почувствую.
Запах его одеколона окутывает меня, как второе объятие — кожа, хвоя и тепло.
— Сеси... черт. Сесилия! Ты меня слышишь?
Прерывистый стон вырывается из моего горла, как только я вижу его лицо, жесткое, темное и убийственное. Я пытаюсь разомкнуть губы, чтобы что-то сказать, но они не двигаются.
Не двигаются ни руки, ни конечности.
Я все еще парализована, нахожусь в чьей-то власти, но не чувствую угрозы.
Если уж на то пошло, я наконец-то в безопасности.
Никогда в жизни я не чувствовала себя в такой безопасности, как в этих объятиях.
Медленно, слишком медленно, я закрываю глаза, позволяя слезе стечь по лицу.
В безопасности.
— Сесилия!
В безопасности.
Я. В. Безопасности.
Я очнулась в больнице через день.
Вялая. Уставшая. Грустная.
Я плачу, когда открываю глаза, и мама обнимает меня, потом папа, потом Ава.
Но я не перестаю плакать. В груди болит, но не проходит, сколько бы я ни плакала. Как будто я вернулась к тому времени, когда бродила по улицам, прежде чем оказалась в приюте.
Все ласкают меня, включая Реми, который говорит, что не будет раздражать меня в течение месяца и что если я посмею снова уйти, он надерёт мне задницу.
Девочки, Ава, Глин и Анни, остаются рядом со мной больше всех, принося за спиной медсестры закуски и оставаясь рядом, чтобы мы могли вместе смотреть фильмы.
В этот раз я написала заявление в полицию, как по поводу недавнего инцидента, так и двухлетней давности. Было трудно, и чем больше я рассказывала о событиях, тем сильнее меня тошнило, но меня поддерживали родители и друзья. Папа позволил мне поплакать у него на груди в первую ночь, сказал, что ему жаль, что он не знал, и что он позаботится о том, чтобы Джон заплатил.
И Зейн тоже, когда они его поймают.
Но они не поймают.
Возможно, я была под действием наркотиков, но я знаю, что означал тот булькающий звук, который я слышала, и что жидкость, покрывавшая мою спину, была кровью.
Джереми убил его. Никаких сомнений. Он перерезал ему горло, оставил его корчиться на полу, а потом отвез меня в больницу.
Илья или один из его охранников, вероятно, позаботился о трупе и уборке, потому что Анника сказала мне, что они ничего не нашли в приюте, а запись с камеры наблюдения была стерта.
Несмотря на то, что я знаю, что Джереми из тех, кто не в себе и отправляет людей в реанимацию и тюрьму, я думала, что буду чувствовать отвращение от того, что он кого-то убил.
Это не так.
Ни в малейшей степени.