Неважно, что я делаю, как многого, как мне кажется, я добился с Сесилией, как глубоко, как мне кажется, я погллоитл ее, всегда возникает ощущение, что она закрывает какую-то часть себя.
Ту, до которой я не могу добраться. Ту, к которой у меня нет доступа.
Когда я встречаю взгляд Анники, то обнаруживаю, что она внимательно наблюдает за мной. Должно быть, она видит изменения в моем выражении лица и даже демонов, парящих вокруг моей головы, как ореол.
Несмотря на мое спокойное поведение, этот фасад — не более чем камуфляж потребности в насилии, которая пульсирует во мне.
Я встаю и, не говоря ни слова, следую за Сесилией. Удушающее чувство, которое я испытываю с тех пор, как она покинула меня, превращается из плохого в катастрофическое, когда я не нахожу ее в длинной очереди.
Судя по времени, когда она ушла, она должна быть где-то здесь, но ее нет.
Я бегу по коридору к черному входу. Воздух бьет меня по лицу, как только я оказываюсь на улице, но это не так сильно бьет, как чувство, которое ударяет мне в грудь, когда я вижу очень знакомую чертову машину.
Чертовски яркий McLaren.
Сесили стоит перед ним, разговаривает с владельцем машины, потирая руки. Вверх и вниз.
Выражение ее лица торжественное, на нем застыло неземное спокойствие, а на щеках румянец.
Я пытаюсь представить, что это только из-за прохладной ночи, что это не потому, что она разговаривает с этим ублюдком Лэндоном.
После того, как оставила меня внутри.
Мне требуется несколько мгновений, чтобы отрегулировать дыхание. Если я буду действовать прямо сейчас, то убью его и задушу ее нахуй.
Успокойся, блядь.
Легче сказать, чем сделать, когда мои мышцы напрягаются, требуя, чтобы я повалил этого ублюдка на землю и трахнул ее в его крови, как и обещал.
Я жду в тени. Два. Десять.
Затем иду в их сторону. Я бы не сказал, что полностью контролирую свою физическую силу, но точно знаю, где мои приоритеты.
— Ты не можешь просто остановиться?— ее слова доходят до меня первыми, мягкие, умоляющие, как всегда, когда она пытается убедить меня в чем-то.
Тот факт, что она использует это на этом ублюдке Лэндоне, разбивает все мои попытки сохранить спокойствие.
— Я остановлюсь, когда умру. — Он ухмыляется и протягивает к ней руку.
Я хватаю ее прежде, чем он успевает дотронуться до нее, затем выкручиваю, и уже собираюсь сломать ему запястье, но он следит за моими движениями и ускользает в последнюю секунду.
— Привет, Джереми. Я вижу, ты, как всегда, грубиян. — Он взмахнул запястьем в воздухе. — Мне нужны мои прекрасные руки для скульптур, ты, бескультурная свинья.
— Еще одна причина сломать твои гребаные пальцы. — Я подхожу к нему, и он сжимает в кулаки руки, которые только что сучил.
Лэндон — единственный из всех моих знакомых студентов-художников, который увлекается насилием, прекрасно понимая, что в любой момент, как сегодня, он может потерять свое будущее скульптора в результате несчастного случая.
— Джереми, прекрати это. — Сесилия подходит ко мне, ее тело дрожит, а голос задыхается, вероятно, она точно знает, как сильно облажалась.
— Заткнись. — Я смотрю на нее через плечо. — Я разберусь с тобой через некоторое время.
Нежные пальцы хватают меня за бицепс и без особых усилий пытаются оттянуть меня назад. Я разворачиваюсь, хватаю ее за плечи и трясу так сильно, что она задыхается, а все ее тело впадает в шок.
— Прекрати, блядь, защищать его, — рычу я, и она замирает, затем моргает, блеск собирается на ее нижних веках. — Чем больше ты будешь на его стороне, тем решительнее я буду добиваться окончания его жалкой жизни.
Сесилия дрожит в моих руках, и отвратительное выражение, которое, как я думал, никогда больше не появится на ее лице, медленно материализуется передо мной.
Страх.