Он по-прежнему крепко держит спусковой крючок, и язык его тела не меняется.
Но потом он нажимает на мой палец.
Щелчок.
Мои рыдания эхом разносятся вокруг нас, когда прилив жизни проносится через меня с такой силой, какой я никогда раньше не чувствовала.
Я могла бы умереть прямо сейчас, но не умерла.
Я как будто заново родилась.
Спокойно, почти методично, Джереми вытаскивает пистолет из моих онемевших пальцев и приставляет его к своему виску.
— Твоя очередь.
— Остановись, пожалуйста, — я едва вижу его сквозь затуманенные глаза.
— Разве ты не хочешь посмотреть, выживу ли я или мне оторвет голову? Если это будет второй вариант, можешь не волноваться. Это будет считаться самоубийством.
Я кручусь вокруг него и бью обеими руками по его куртке.
— Ты, может, и доволен этой игрой, но я — нет. Я не хочу смотреть, как ты умираешь.
— Это беспокойство я слышу в твоем тоне, lisichka?
— Это здравый смысл! Кто в здравом уме будет играть в смертельную игру?
— Я. Так что либо задавай вопрос, либо его задам я, — он начинает убирать пистолет.
Я не сомневаюсь, что он сдержит свое слово.
Джереми ничем не отличается от неподвижной горы. Безжалостный хищник.
— Почему ты делаешь это со мной? — пролепетала я, мой голос охрип, а нос забился от слез.
— Потому что твоя тьма взывает к моей. Я хочу высвободить эту подавленную часть тебя и поиграть с ней, с тобой, как тогда, когда я размазал твою невинность по своему члену. Я хочу владеть тобой, Сесилия, каждой твоей частью, тем, что ты показываешь и тем, что прячешь под наложенными на себя оковами. Я не остановлюсь, пока ты не станешь полностью, основательно и неоспоримо моей.
Я вздрагиваю от каждого его спокойно произнесенного слова, от напористости, стоящей за ними, от решимости, покрывающей их. И впервые с тех пор, как я встала на путь Джереми, я понимаю, насколько влипла. Потому что этот человек не остановится. Неважно, как далеко я убегу или как хорошо спрячусь, он перевернет мир вверх дном, лишь бы найти меня. Я нужна ему не из-за того, что я — это я. Он хочет меня из-за своей зацикленности на мне или того образа, который он создал в своей извращенной голове. Поэтому, когда он нажмет на курок, здравомыслящий человек должен желать ему смерти. Как он сказал, это будет признано самоубийством, и я избавлюсь от него. Но я задерживаю дыхание, дрожу и жажду услышать стук его сердца под моими пальцами. Доказательство того, что он жив. Что он сдержит свое обещание и снимет с меня все самоналоженные оковы.
В последней попытке я достаю пистолет и задыхаюсь, когда он нажимает на курок. Я закрываю глаза, не желая видеть кровавую баню, которая может взорваться на его лице.
В воздухе раздается щелчок, и из меня вырывается долгий вздох.
Его сердце не бьется под моими пальцами, не скачет — звук остается прежним. Живой, но совершенно не затронутый опытом близкой смерти. Тот прилив жизни, который был раньше, снова вырывается на поверхность, цепляясь за мои кости и оставляя меня бездыханной. Я медленно открываю глаза и вижу, что он наблюдает за мной тем напряженным взглядом, от которого у меня внутри все сжимается.
— Твоя очередь, — он протягивает мне пистолет.
Я хочу закричать.
Я хочу ударить его по голове.
Но вместо этого я хватаю пистолет нетвердыми пальцами и со всей силы бросаю в окно.
Осколок стекла почти оглушает меня. Вскоре после этого пистолет с грохотом падает на деревянное крыльцо снаружи. Моя грудь поднимается и опускается так сильно, что я не могу сдержать ни этого, ни слез, которые все еще окрашивают мои щеки, ни того, как я смотрю на Джереми. Это что-то новое, слегка испуганное, слегка опасливое, но это не может быть более правдивым. Настоящим. Мощным.
Он — сила, с которой нужно считаться, и я прямо на его пути. Я наконец-то смирилась с этим, даже если никогда не смирюсь с причиной его одержимости мной. Или, скорее, не понимаю этого. Он не предлагает никаких объяснений или оправданий, чтобы я могла понять его точку зрения. Пока он смотрит в сторону разбитого окна, я выскальзываю из его объятий, отпрыгивая назад, как испуганный котенок. Я переоцениваю свою способность устоять на ногах. Мои ноги как желе от адреналина, и мне приходится хвататься за стол, чтобы сохранить равновесие. Джереми поднимается на ноги, и пульсация страха проносится сквозь меня и сковывает мои конечности. Как бы я ни старалась быть мужественной, этот мужчина все равно остается самой пугающей силой природы, с которой я когда-либо сталкивалась. Особенно когда его черты лица закрыты, а сам он поднялся во весь рост.
— Ты собираешься бежать, Сесилия? — я качаю головой вверх-вниз.