Какого черта я нарисовала эту... эту симфонию насилия?
Я почти чувствую его прикосновение к моей разгоряченной коже. Я чувствую его дыхание надо мной, его контроль, и как он забирает его у меня взамен. Я вижу его перед собой с этими мертвыми глазами, высокого, как дьявол, и с таким же внушительным присутствием, его способ забрать у меня все.
Я почти слышу его насмешливый голос и непринужденную манеру речи.
Я даже чувствую его запах — какой-то лесной и сырой, от которого воздух застревает в горле.
Мои пальцы скользят к шее, к тому месту, где он касался меня — нет, душил меня, — когда по моему телу проносится разряд, и я в испуге опускаю руку.
Что, черт возьми, я делаю?
То, что произошло раньше, было непонятно, тревожно и совершенно не то, что я должна рисовать с такими грубыми подробностями.
Я никогда раньше не рисовала ничего настолько масштабного.
Обхватив себя руками за живот, я вот-вот сгорблюсь от нахлынувшей боли.
Черт.
Кажется, меня сейчас вырвет.
— Вау.
Тихое слово, доносящееся сзади меня, пугает меня, и я вздрагиваю, поворачивая голову, чтобы встретиться взглядом с братом.
К счастью, из близнецов он более покладистый.
Брэндон стоит возле двери, одетый в шорты цвета хаки и белую рубашку. Его волосы, реалистично имитирующие темный шоколад, разлетаются во все стороны, как будто он только что выкатился из кровати и приземлился в моей студии.
Он бросает палец в общем направлении моего ужасающего полотна.
— Это ты сделала?
— Нет. То есть, да... может быть. Я не знаю. Я определенно была не в своем уме.
— Разве не к такому состоянию души стремятся все художники? — Его глаза смягчаются. Они такие голубые, такие светлые, такие страстные, как у отца. И такие беспокойные.
С тех пор как у него появилось сильное отвращение к глазам, Брэндон стал другим.
Ему требуется несколько шагов, чтобы дойти до меня и обхватить мое плечо. Мой брат старше меня примерно на четыре года, и это видно в каждом контуре его лица. В каждом его уверенном шаге.
В каждом просчитанном шаге.
Бран всегда был для меня оранжевым — теплым, глубоким и одним из моих любимых цветов.
Он молчит какое-то время, молча разглядывая картину. Я не смею смотреть на нее или на то, как он ее изучает.
Я почти не смею дышать, когда его рука бесстрастно ложится на мое плечо, как всегда, когда мы нуждаемся в обществе друг друга.
Мы с Брэном всегда были одной командой против тирана Лэна.
— Это... совершенно фантастично, Глин.
Я смотрю на него из-под ресниц.
— Ты издеваешься на до мной?
— Я бы не стал так говорить об искусстве. Я не знал, что ты скрываешь от нас этот талант.