Я закусила нижнюю губу, чтобы не позволить правде о моих действиях выплеснуться наружу. Не то чтобы мой свояк заслужил от меня такой яростной преданности одним маленьким танцем. С другой стороны, и мой муж, по большому счету, тоже. Единственное, что останавливает меня от признания, почему я решила танцевать с Шэй, это то, что мне неприятно быть грубой ради проявления справедливости. Я видела, как Келли молча переживали сегодня отсутствие своей дочери и сестры, и я, со своей стороны, не воспользуюсь ее памятью, дабы оправдать свои действия, и не буду использовать ее для того, чтобы наносить удары по открытой ране, которую они все разделяют.
Если существует одна Келли, которая заслуживает моей преданности, то это она.
Поскольку она и я - одно и то же.
Две женщины, принесенные в жертву во имя мира.
Две женщины теперь в руках своих врагов.
– Что ж, Роза? Не удовлетворишь ли ты мое любопытство? Ты решила потанцевать с моим братом от скуки, или намеренно, чтобы причинить мне боль?
– Неужели такому человеку, как ты, могут причинить боль?
Он покачивает головой с надменной, тонко вымученной ухмылкой, его проницательные глаза прикованы к моим, а пальцы впиваются в мою кожу.
– Нет. Это может сделать только тот образ, который мне хочется поддерживать.
– То есть, тебя оскорбило не то, что танцевала с другим мужчиной, который не был моим мужем, а что другие видели, как это делала я?
– По-моему, мы оба отлично знаем ответ на этот вопрос.
Я не уверена, что понимаю, однако трудно расшифровать его замечание, когда его пальцы находятся в непосредственной близости от влажной кожи между моих ног. Мое сердце снова замирает, во время того как его руки убираются с моих бедер, предпочитая откинуться на кровать и положить их себе на колени. Я стараюсь не замечать, что его квадратные плечи напрягаются под черной рубашкой, или что его внушительный пресс грозит вырвать пуговицы.
Этот мужчина величественен, надо отдать ему должное.
– Знаешь, чему я научился с тех пор, как стал боссом ирландского синдиката? ― начинает он, делая вид, что проверяет запонки. – Это то, что когда кто-то начинает переступать тонкую грань моего терпения, рано или поздно он пройдет точку невозврата и пожалеет о каждом своем выборе, приведшем его туда.
– Это не предвещает ничего хорошего для нашего брака, если один невинный танец испытывает твое терпение таким образом.
– Нет, не предвещает, ― заявляет он в упор, суровость его тона заставляет меня схватиться за равновесие. – Но я справедливый человек. Ты скоро узнаешь это обо мне. Мне еще многому нужно тебя научить.
На данный момент я не хочу ничему учиться у этого человека.
Что-то подсказывает мне, что быть его учеником - это рецепт катастрофы.
Как для моего сердца, так и для моей души.
– Если ты хочешь обсудить преимущества справедливости, то я уверена, что это может подождать до завтра, не так ли?
Он качает головой.
– Я не большой сторонник проволочек. Зачем оставлять невыученный урок на завтра, если можно так старательно делать его сегодня?
– И что же это за урок, который ты так хочешь мне преподать?
– Обручальное кольцо не защищает тебя так сильно, как ты думаешь.
Моя челюсть снова отвисает.
– Ты не можешь причинить мне боль, ― утверждаю я со всей уверенностью, на которую способна.
– Нет. ― Снова качает головой, указывая на меня пальцем. – В соглашении сказано, что мне нельзя тебя убивать. А про причинение тебе страданий никто не говорил.
Он лжет.
Он должен лгать.
Алехандро присягнул мне, что все члены семьи дали клятву на крови защищать и заботиться о дочерях, которые проданы в рабство ради прекращения мафиозных войн. Он не смог бы мне солгать.