– Какой?
– Цукини.
– Тогда не опасно, – усмехнулся Середа.
С одной стороны, в происходящем не было ничего крамольного – Кондрашов имеет право знать, кто будет находиться в его доме, с другой стороны… с другой стороны, перед моими глазами стояла четкая картина – Герман держит в руках мою анкету, копию трудовой книжки и прочие бумажки и досконально их изучает. Картина мне не нравилась. Картина вызывала злость.
Покрасить, что ли, каминный зал в красный цвет и изобразить на этом великолепии белый горошек?
– Интересуются, гады. – Я стянула с хлеба колбасу, сунула ее в рот и ритмично заработала челюстью.
– Кто предупрежден, тот вооружен, – подвел итог Середа.
Гидрометцентр был сух и строг. Гидрометцентр был упрям и неумолим. Гидрометцентр пообещал во второй половине дня снег, дождь, облачность, порывы ветра – десять метров в секунду и всеобщую грусть по этому поводу. Для полного счастья не хватало только штормового предупреждения, и можно забить дверь гвоздями и не высовывать на улицу нос.
Но моему носу надеяться на тепло и покой не приходилось. Мой нос должен был отправиться к Кондрашову Дмитрию Сергеевичу сразу после третьего пластикового стаканчика с кофе и встречи с отделом бухгалтерии. Да, да, именно со всем отделом, ибо я должна документы каждому бухгалтеру по чуть-чуть (или помногу – какая разница…).
– Как не стыдно, – вздохнула Ирочка.
– Почему ты не принесла это месяц назад? – сдвинула брови Маргарита Петровна.
– За тобой еще октябрьские и ноябрьские чеки, – процедила Лиля.
Мои дорогие, я вас всех люблю. И поверите ли, бухгалтерские долги не дают мне спать спокойно. Каждый вечер они шаркают за мной в ванну, натирают спину мочалкой, хлопают дверью, ложатся рядом на подушку, храпят, насвистывают, толкаются и ворочаются. А утром еще имеют наглость усесться со мной за стол – о, если б вы только видели, как жадно они тянут ручонки к моей горячей кружке и как без промаха тыкают вилкой в мою яичницу. Чтоб им пусто было, этим бухгалтерским долгам!
– Э-э-э… – многозначительно ответила я и пообещала и Ирочке, и Маргарите Петровне, и Лиле мгновенное счастье приблизительно через неделю.
Гидрометцентр не обманул – ветер шуршал по асфальту икринками снега, дождь наперекор холоду умудрялся делать свое черное дело, а небо заволокло серыми ватиновыми тучами. Доехать бы до Кондрашова (а вернее, до Германа), не сбиться бы с пути, не замерзнуть бы под каким-нибудь мудрым дубом или легкомысленной березой!
Я доехала.
И Герман меня встретил почти с радостью. То есть он не озарил этот бренный мир улыбкой, не кинулся меня обнимать, не выкрикнул: «Наконец-то!» – он приподнял брови и кивнул. И как я уже поняла, в его случае это еще какая реакция!
– Если вы хотите кофе или чай, я попрошу Аду Григорьевну приготовить.
Я хотела в туалет, о чем честно и сразу известила вытянутого в струну Германа:
– А можно я воспользуюсь вашими удобствами?
– В смысле?
– В смысле туалетом.
– Конечно. – Кончики его ушей порозовели, и этот факт был мне приятен.
В туалете мне захотелось подзадержаться, но вовсе не по естественным потребностям.
Чтобы ходить по этому дому, чтобы спокойно общаться с Германом (я уверена, он стоит под дверью и записывает все шумы, которые доносятся до него – из вредности я еще раз нажала на пимпочку сливного бачка), нужно собрать мужество в кучу и водрузить на него весомый шар особого терпения. Это я чувствовала каждой клеточкой тела.
– Если вы хотите кофе или чай, я попрошу Аду Григорьевну приготовить, – повторил он, когда я покинула бежево-мраморный туалет.
– Спасибо, пока не хочется.
С Адой Григорьевной я встретилась бы еще раз с удовольствием (должен же глаз на ком-то отдыхать), но пока были силы, я решила не давать себе поблажек.
Герман раскрыл блокнот.
Я достала планшет.