— За цветами? — интересуется, уже схватившись за тряпку и оттирая пригоревшее молоко.
— Завтра восьмое марта. Надо тещу поздравить.
Повисает пауза. Упорно натирая варочную панель, Колобок скрипит зубами, после чего притормаживает и просит:
— Ты не мог бы прикрыться?
— Возбуждаю? Понимаю, самому тошно смотреть на твои булочки и…
— Заткнись, — шипит она, мощно выдохнув. — Ты можешь хоть раз просто заткнуться?!
Швыряет тряпку на плитку, разворачивается ко мне и, не дав мне, бедному, очухаться, бросается на меня голодной волчицей. Подтягивается на носках, обвивает мою шею руками и прилипает к моим губам своими…
Невинно, почти с прохладцей. Словно жабу принудительно чмокнула. Не такими я наши поцелуи запомнил. Те, как минимум, с языком были.
Беру инициативу в свои руки, но Колобок наступает на мои ноги, вынудив меня втянуть воздух сквозь зубы. Эта босая стрекоза впивается в меня ногтями больших пальцев и, прикусив зубками нижнюю губу, оттягивает ее.
— Э-э-эй! Полегче на поворотах, Крош!
В ее хитрых зеленых глазах поселяется коварное удовлетворение. Заткнула, поставила на место, пригрозила. Я даже инстинктивно руками льва прикрываю, пока и ему не досталось.
— Принял к сведению, — киваю ей, увеличивая уровень ее наслаждения своей маленькой победой. — Пойду оденусь.
С кухни сваливаю, решив больше не злить будущую мамочку. Мало ли на чем ее эмоционально нестабильный фон заклинит. А там сковородки, вилки, ножи. Ну ее, психопатку!
Обтершись найденным в комоде полотенцем, одеваюсь, пальцами зачесываю влажные волосы назад и возвращаюсь к Колобку. Она уже заканчивает чистку плиты, ополаскивает руки и косо поглядывает на меня.
— Я не шутил про ресторан, — уточняю на всякий случай. — Сама выбирай, в какой поедем.
— В «Джером» хочу, — не скромничает она, назвав самый элитный.
— Почему бы и нет! Поехали.
— Пять минут.
Скрывается от меня в спальне, как будто я чего-то там не видел. Как ребенок, ей-богу. Но ее пять минут означают пять минут и ни секундой больше. У Серебрянской этот промежуток времени равнялся целому дню.
Надев брюки и симпатичный свитер, Колобок собирает волосы в хвост, мажет губы блеском и пыхтит в попытке напялить сапожки. Помощи моей, видимо, гордость попросить не позволяет.
— Блин, ты мужик? Или для красоты здесь?! — не выдерживает, рвано выдохнув. Щеки краснющие, глаза злющие. — Напряги бицепсы, застегни сапог!
Дернув уголком губ, наклоняюсь к ее кожзаму. Такие ножки заслуживают хорошую обувь, а не это дерьмо с заедающей молнией. Пока натягиваю «хрустальные туфельки» на эту золушку, замечаю, что там и подошва кое-где отклеивается. Даже стыдно становится. Получается, я все-таки здесь для красоты, раз моя невеста ходит в этом рванье.
— Долго еще? — ворчит она.
Сдергиваю с нее то, что она называет сапогами, подхватываю ее на руки и, заглянув в ее округлившиеся глаза, отвечаю:
— Готово, любовь моя.
Не такая уж она, оказывается, и тяжелая, если я сам не с бодуна.
— Поставь меня на место!
Выношу ее из квартиры, ногой захлопываю дверь и несу ее к лифту.
— Что ты творишь?! — кричит громче, поднимая всех соседских собак на уши. — Что ты задумал?!
— Заскочить в обувной, — улыбаюсь, крепче прижимая к себе это беременное нечто. — Я угощаю.