— Поддразнивание.
— Знаешь, почему я поддразниваю тебя?
— Нет.
— Потому что у тебя все еще чертовски очаровательные надутые губки.
— Эй, я больше не ребенок.
— Спасибо, блядь, за это.
Он двигает свой таз, и его выпуклость прижимается к моим трусикам.
Он стонет, когда мои бедра дрожат. Боже, думаю, я сломлена. Одно его прикосновение, и я уже промокла насквозь. Разве я не должна к этому времени обрести больше самообладания?
Он хватает меня за бедро своей большой рукой и притягивает мой рот. Мое тело сливается с его твердым, когда он просовывает свой язык внутрь и целует меня глубоко и медленно.
Со стороны, я, должно быть, кажусь такой крошечной на фоне его тела, почти ничтожной.
— Подожди. — я отстраняюсь, у меня слегка кружится голова. — Мы в школе.
— Ну и что? — он трется своим членом о мое нижнее белье, и я хнычу, когда он становится тверже от контакта. — Помнишь, как я загнал тебя в угол в первый школьный день в этом году? На тебе была эта чертовски короткая юбка, а Сильвер пролила на тебя кофе.
— Как я могу забыть? Ты сказал мне не одеваться так.
И это был первый раз, когда он приблизился ко мне за много лет.
— Это потому, что я хотел завладеть тобой прямо там. — он двигается против меня. — Ты убивала меня, Грин.
У меня пересыхает в горле, но я выговариваю:
— Ксан... нас отстранят.
— Нет, если нас не поймают.
— Но... — я замолкаю, когда он доводит меня до удовольствия.
О, Боже.
— Кроме того, оно того стоило бы.
— Ксан...
Мои слова замирают, когда он вновь завладевает моими губами.
Он трется своим членом об меня снова и снова, и я стону ему в рот.
Часть меня хочет, чтобы кто-то увидел нас, стал свидетелем этого момента во времени, потому что мне хочется пометить его.
Хочется нарисовать его на одном из этих чистых холстов и сохранить на всю жизнь.
Ксандер отпускает мое бедро и просовывает руку мне под юбку. Я напрягаюсь, а затем дрожу, когда он отодвигает трусики в сторону и вводит в меня палец.
— Черт, ты вся промокла, — стонет он мне в губы.
— Для тебя, — шепчу я в ответ.
— Ты убиваешь меня, Грин.