Руки замерли.
Джеки снова нащупала каменную ступку.
Тяжелого пестика на месте не было.
Джеки пошарила пальцами по всему столику у мойки, но пестика не отыскала. Надо спросить у Мадде, когда они помирятся.
Джеки подавила зевок и налила воды в электрический чайник.
После ссоры с Эриком Мадде несколько дней кряду твердила, что Эрик больше не захочет к ним прийти. Мадде говорила, что она сама много чего забывает, и заводила долгие рассказы о том, как забыла ключи, ноты или футбольные бутсы.
Джеки пыталась втолковать дочери, что больше не сердится и никто не виноват, когда между двумя взрослыми что-то не клеится. А потом началась эта травля в СМИ.
Джеки не объясняла Мадде, почему держит ее дома и не пускает в школу. Она отменила все уроки с учениками и отказалась от обязанностей кантора.
Чтобы заполнить чем-то дни и выкинуть страшные мысли из головы, она дни напролет играла на фортепиано, повторяла гаммы и упражнения, пока не становилось дурно и руки не начинало ломить так, что приходилось принимать болеутоляющее.
Разумеется, она ни словом не обмолвилась дочери, что говорят об Эрике в новостях.
Девочка не поймет.
Джеки и сама не понимала.
Она больше не слушала телевизор, была не в состоянии следовать за досужими рассуждениями и принимать на душу подаваемые в изобилии боль и горе.
Мадде перестала говорить об Эрике, но все еще пребывала в унынии. Она смотрела передачи для малышей, и Джеки подозревала, что девочка начала тайком сосать большой палец.
Неприятное чувство узлом завязалось у Джеки в желудке, едва она вспомнила, как потеряла терпение сегодня, когда Мадде не захотела играть на фортепьяно. Джеки упрекнула Мадде, что та ведет себя как маленькая, дочь расплакалась и в ответ крикнула, что отныне никогда не станет ей помогать.
Теперь девочка забилась в шкаф и лежала там среди пледов, подушек и уютных мягких игрушек и не отвечала, когда Джеки заговаривала с ней.
Нужно дать ей понять, что вовсе не обязательно быть хорошей девочкой, подумала Джеки. Что я люблю ее, несмотря на все, и она не должна угождать мне ради того, чтобы я ее любила.
Джеки прошла по прохладной прихожей и ступила в солнечный свет, лившийся через окна гостиной. Свет был точно теплая волна, и Джеки знала – фортепьяно нагреется, как большое животное.
На улице что-то сносили – от треска строительных машин подрагивал пол под ее босыми ногами, и она слышала, как звенят стекла в рассохшемся оконном переплете.
Пятки наступили во что-то липкое, разлитое на паркете. Наверное, Мадде пролила сок. В комнате стоял затхлый запах – запах крапивы и влажной земли.
От колющего, как электрический ток, ощущения опасности Джеки передернулась, по спине пробежал озноб.
Неудивительно, что после всего случившегося, после ужасных новостей об Эрике она стала такая нервная. У окна, выходящего во двор, Джеки послышался шорох.
Она насторожилась и подошла ближе. Было тихо, но, если шторы раздвинуты, кто-нибудь вполне мог глазеть на нее.
Джеки еще приблизилась к окну, вытянула руку и коснулась стекла.
Она задернула шторы, звякнули крючки, и снова настала тишина, только шторы, покачиваясь, шелестели о стену.
Джеки подошла к фортепьяно, села на табурет, подняла крышку, приготовилась играть, опустила пальцы – и почувствовала, что на клавишах что-то лежит.
Обрывок ткани.
Джеки взяла его, ощупала. Полотенце или какой-то коврик.
Наверное, Мадде положила его сюда.
На ткани прощупывалась искусная вышивка. Джеки провела по стежкам кончиками пальцев.