— Угощайся, — обратился он к Котэссе. — Ах да! — он повернулся к уходившему Шануку. — Молодой человек, если вы желаете иметь возможность хотя бы с повторным курсом получить свою тройку, советую рассчитать всё это как маленькое изъятие из зарплаты.
— Коррупция! — прошипел Орок, но, кажется, на него даже никто не обратил внимания. Половина официантов едва-едва сдерживала смех, вторая половина, узрев преподавателя, осознав наконец-то, чем опознание могло им грозить, скрылась где-то на кухне — и уже оттуда донёсся громкий хохот, показывающий, насколько сильно пострадал несчастный Шанук и как низко пал он в глазах своих коллег и собратьев.
…Еда оказалась вкусной — и развеселившаяся к концу обеда Котэсса даже не говорила уже о том, что хотела бы оплатить всё сама. Шанук, правда, так и не рискнул принести счёт. Сагрон не настаивал. В конце концов, если кто-то жаждет заняться благотворительностью, то почему бы не позволить сделать ему это? Мужчина, к примеру, не имел совершенно ничего против, справедливо полагая, что желание человека — закон нерушимый.
Когда наконец-то с обедом было покончено, Котэссе искренне хотелось ускользнуть куда подальше от Сагрона, но — она всё же не стала спорить и согласилась на прогулку. Да, ей ещё надо было перебраться в новую комнату, но там, по словам коменданта, ещё несколько дней шёл ремонт. Она уже записала имя-фамилию студентки Арко в соответствующую колонку напротив освободившегося места, ключи даже дала, но дышать краской — зачем?
Поэтому девушка и не спорила, когда мужчина предложил эти несколько дней провести у него в свободной комнате. А почему нет? Зачем девушка, молодая, работающая практически на износ, должна страдать.
Не возражала она и тогда, когда Сагрон, подав ей руку, предложил отправиться в парк.
Погода была просто замечательной. Первые летние двадцатки отличались особенно жаркими днями, но сейчас, когда уже вечерело, становилось легче дышать. В парку было очень зелено — и в этих вспышках яркости и в тот же миг невообразимого спокойствия можно было наконец-то надышаться кислородом.
Котэсса не отпихивала и руку Сагрона — он взял её под локоть и повёл по своим любимым уголкам парка.
— Удивительно, — промолвила она, — я уже три года учусь в столице, но никогда не бывала на этих дорожках. Даже не заходила в сторону от центральной аллеи дальше, чем на несколько метров. Мне всё некогда было, летом я уезжала…
— Жаль, — улыбнулся Дэрри, — ты многое потеряла. Но если остаться в столице, то можно ещё вполне успеть обрести всё это вновь. Или ты хочешь к своим родителям, откуда вы там?
— Из маленького городка, там, ближе к югу, — вздохнула Котэсса. — Они живут сейчас очень бедно. И я должна была помогать им, находясь рядом, но, поскольку не могу, хотя бы на расстоянии…
Сагрон вздохнул.
— Мои родители тоже далеко, тоже не самые богатые, но я зарабатываю немало, дом мне выделяет университет совершенно бесплатно — потому и посылаю им, сколько могу. Но не всё же. А я ведь мужчина, а не хрупкая слабая девушка, которой надо обеспечивать себя саму.
— Я не хрупкая и не слабая!
Мужчина только вздохнул в ответ на упрямое заявление, но спорить не стал. Он даже не ответил — некоторое время тишину заполнял исключительно хруст гравия под ногами и пение птиц где-то там, высоко-высоко.
Казалось, деревья специально переплетали ветви кроны, пытаясь создать купол над головами, не пропустить ни единого лишнего звука. Концентрированная, наполненная смыслом тишина позволяла дышать всё свободнее и свободнее.
В воздухе было слишком много кислорода — особенно много, как для столицы. Разумеется, мир шёл вперёд, технологии развивались — не одной только магией будешь сыт! Столицу давно уже наполнили пары, странные предприятия постепенно превращались в нечто само собой разумеющееся. Но ведь должен был оставаться кусочек незадействованной природы!
Здесь, вдали от паровых двигателей, от шума фабрик и криков людей, вдали от цивилизации и так близко к ней, наконец-то можно было насладиться реальной жизнью.
Котэсса вдруг пожалела, что столько лет попросту игнорировала парк. Её, жительницу крохотного городка, сначала поражали огромные базары и прекрасные здания, бесконечный перечень человеческих благ, таких далёких для родного дома. Водопровод, сияние ламп — магия, магия, магия!
Теперь, когда и к столице она уже давно привыкла, и мир перестал казаться до такой степени удивительным, она почувствовала всю красоту природы. Поразительную, наполнявшую её сердце каким-то странным, запредельным удовольствием.
Она уже и думать забыла о том, чтобы оказаться в лесу — а, оказывается, не следовало далеко уходить!
Ведь покой был так близко…
— Мне кажется, я будто бы попала домой, — прошептала она наконец-то, совсем тихо. Боясь разрушить эту чарующую атмосферу, девушка застыла на месте, не оборачиваясь, смотрела прямо вперёд.
Дорожка становилась всё уже и уже, вела куда-то в глубины леса, сворачивалась удивительными петлями и словно мечтала наконец-то провести её к свободе. К свободе от оков и обязательств.
Теперь проклятие Сагрона не казалось камнем на её душе, оно обратилось в самый настоящий дар, лучшее, что только мог НУМ подарить своей прилежной ученицей. Она и не думала о том, что сможет в лице преподавателя обрести неожиданную поддержку, чужое крепкое плечо, о которое можно опереться, а тут внезапно осознала и силу, и то, что он не оставит её просто так, потому что пожелает внезапно умчаться в даль, как порой это делали временные друзья и подруги.
В этом проклятье было что-то стойкое и стабильное. В том, как он обнимал её, положив руки на талию, в этом странном цветочном аромате сада, смешавшимся с удивительным запахом пряностей, доносившимся из города. Странно было, что из всего пара, из всего дыма и шума сюда, в парк, проскользнул именно запах кофейни, чуть терпковатый, такой загадочный и нежный.
Когда она повернулась к Сагрону, в его глазах тоже было что-то такое мечтательное… Мысли раз за разом уплывали в даль — нет, леса вокруг её родного городка не обладали такой магией, как этот парк.
В них не было такого ощущения контраста. Не было за что говорить спасибо — лес, наполненный скрипом падающих деревьев, криком дроворубов, не задумывающихся о том, что столь ценное сырьё следовало бы экономить… Тот лес шумел, он кричал от боли, а не наполнялся счастьем редкого гостья.
…И в поцелуе — сокровенном, тайном, спрятавшемся где-то в уголке миров этого парка, было что-то невообразимое и необыкновенное. Котэсса не снимала чужое проклятье, не рассчитывалась за какой-то псевдогрех со стороны свободного мужчины. Она даже не могла почитать его нынче за своего преподавателя — Сагрон внезапно пересёк, в один миг, в один шаг, все пределы и границы, которые так долго и старательно выстраивались против любого представителя мужского пола.
Арко казалось, она больше не могла дышать. Осталось только удивительное пение птиц там, за границами сознания, и теплота его рук и губ в странных сумерках, окутывавших её маленький, персональный мирок…