Вот только едва ли эта полуразрушенная лачуга могла называться домом.
Очевидно, что в нее не ступала нога человека уже не один десяток лет, а еще она была настолько крошечной, что если бы я встала на ноги, то мы бы не могли поместиться вдвоем.
Здесь было так же холодно, как и на улице, и из мебели была всего лишь сколоченная из досок лежанка, но еще была печка и какой-то закопченный котелок, одиноко висевший на гвозде.
Монстру было здесь куда тяжелее, чем мне, потому что с его огромным ростом он просто не помещался, и был вынужден передвигаться под низкой крышей согнувшись чуть ли не пополам.
Странно, что он молчал, не злился и не пытался разнести это место в клочья, аккуратно положив меня на грубо сколоченную лежанку, и тихо проговорил, окинув быстрым взглядом то, как я моментально сжалась от холода, оставшись без его окутывающего жара:
— Растоплю печь. Скоро будет тепло.
Я даже фыркнуть не смогла оттого, что губы задрожали от пронизывающего холода, хотя всем своим видом хотелось показать, что мне плевать и на него и на печь, судорожно пытаясь обхватить себя руками в поисках тепла, потому что верхнее платье хоть и было тяжелым и теплым, но без шкур сверху и шубы мало согревало.
Боль не отпускала, тут же откликаясь на любое движение тела, я не смогла даже повернуться на бок, глухо застонав и ощутив скорее кожей, что монстр резко обернулся, смерив меня своими глазищами, и так же резко и поспешно вышел, к счастью, не пытаясь приблизиться или что-нибудь сказать.
Закрыв устало глаза, я пыталась даже дышать как можно медленнее и осторожнее, чтобы только не шевелиться, впервые оставшись одна и окунувшись в безнадежность и душевную боль такой силы, что слезы тут же потекли из глаз, стекая холодными струйками по вискам.
Жизнь была разрушена и уничтожена.
Моя семья была не просто мертва, а зверски убита самым страшным образом, а ведь еще этим утром ничего не предвещало беды, и я спокойно и счастливо жила в своем большом красивом доме, окруженная теплом и любовью.
Это невозможно было принять.
С этим невозможно было смириться.
Если бы мы только могли представить, что придет ОН, то смогли бы спастись?
Смогли бы обнявшись сказать друг другу все то, что было в душе? О том, как сильно я любила своих родителей и брата, и как была им благодарна за все то тепло и заботу, которыми они меня окружали с рождения.
Я говорила им это сейчас. Рыдая в душе. Мысленно обращаясь к тем, кто уже был на небесах.
Я обнимала их призрачные фигуры, видя горькие слезы на глазах и пытаясь убедить, что я найду способ сбежать от этого изверга и отомщу ему за все то зло, что он причинил нам.
Рано или поздно, я сделаю все это!
Я притворюсь покладистой и смиренной, чтобы восстановить свои силы и узнать его слабые места, чтобы ударить в один прекрасный день и вернуть ему всю ту боль и смерть, которые они принес в мою жизнь своим нежданным появлением.
Я не открывала глаз, даже когда услышала, что монстр вернулся, зашуршав ветками, которые он легко ломал, чтобы наполнить печь и развести огонь.
Я не хотела видеть его, не хотела снова окунаться в ту кричащую безнадежность, в которой не было ничего кроме боли, опустошенности и хрупкой веры в собственное спасение.
Скоро затрещал огонь, но теплее не становилось, потому что этот домик был насквозь пронизан холодом и зимой, которая не собиралась отдавать свои владения без боя.
Вот только против этого изверга не смогла устоять даже она, когда монстр подкидывал все больше и больше дерева в топку, пока огонь не загудел и не заполыхал, оттесняя холод и постепенно заполняя каждый уголок дома своим удушливым жаром.
Я снова сжалась, боясь даже его взгляда, направленного на меня, когда монстр оказался рядом, долго молчал, очевидно рассматривая меня, пока я упорно держала ресницы закрытыми, даже если они дрожали, выдавая то, что я вовсе не сплю, когда наконец приглушенно и отрывисто проговорил:
— Я скоро вернусь.
Он постоял еще, словно ждал услышать от меня что-то в ответ, глухо выдыхая и все-таки отвернувшись в сторону двери, когда я позволила себе открыть глаза, так же тихо выплюнув ему в спину:
— Можешь не возвращаться!
Он услышал.
Его огромная спина и широченные плечи напряженно застыли на секунду, и пепельные волосы шелохнулись, словно монстр хотел обернуться. Но сдержался.
Ни сказав больше ничего он ушел, осторожно прикрыв за собой дверь, и оставляя меня наконец в полном и желанном одиночестве в грязном едва живом домике, где, однако, сейчас стало хотя бы тепло.