— У меня мало времени. В департамент нужно…
— Так некогда, что минут двадцать с Водопьяновой языками чесали?
Сосед заметно бледнеет:
— Мы всего лишь обсуждали некоторые организационные и научные вопросы, и было невежливо отправлять девушку… — бормочет какие-то отмазки Корольков. Реально ненавижу мужиков, кто блеет, точно бесполое существо.
— Ас мамой моей вежливо? — тихо рокочу, но палку перегибать не собираюсь. Мне слухи еще и о разборках с преподами не нужны.
— Такие вопросы не решаются на улице! — тихим тоном отрезает Сергей Николаевич, затравленно посматривая по сторонам, но наткнувшись на мой свирепый взгляд, синхронно мне подступающему, шагает назад. Я выше и крупнее, поэтому гад чувствует, как я над ним довлею. Это хорошо. Меня надо бояться!
— Так я предложил поговорить, — напоминаю резонно.
— Только если быстро, — сдает позиции и поправляет очки Корольков.
Спускаемся в молчании, за пределы универа выходим тоже молча. Как и по обоюдному молчанию оба садимся в машину соседа.
— Я просил мою мать не трогать! — начинаю ровно, устав от бессмысленного сидения.
— Игнат, не веди себя, как обиженный мальчик. Я люблю Амалию! — ворчит Корольков.
— Мгм, — киваю зло. — Я тоже так умею любить. Я вообще многих так люблю.
— Разговор не о тебе, а о моих чувствах по отношению к твоей матери, и ее, между прочим, чувствах ко мне.
— В ее-то верю, а вот в ваши — нет, — уставляюсь на соседа, пиля уничтожающим взглядом. — Пару месяцев в городе, и уже опять ловко сети раскинули, и мать мою уложили, и Водопьянова дышит через раз, в рот глядит. Даже боюсь представить, сколько у вас таких жертв!
— Что за глупости ты несешь? — недоумевает Сергей Николаевич, покрывшись красными пятнами. — У меня отношения только с Амалией.
— Если и так, то надолго ли? — морщусь. Раздражает глупая болтовня.
— Хочу жениться.
Обухом по голове, даже глохну на миг. Таращусь на соседа:
— Во как? Так приперло, что даже жениться?
— Пять лет назад я струсил, — жует слова Сергей Николаевич, старательно изображая, «что держит ситуацию под контролем». — Ты меня тогда напугал, внезапно налетел, грозился, кулаками махал… Я поддался минутной слабости и уехал, хотя долго переваривал случившееся и не мог понять, почему же ты меня так возненавидел?
— Потому что по жизни не люблю муд’”, которым вы являетесь!
— И по какому такому критерию, простите, му… — заминка, мужик явно наткнулся на слово, которое ну никак не мог произвести — то ли проблемы с физиологией и язык не слушался, то ли с психологическим барьером «ругаться неприлично!» — му… — опять, словно теленок, «мукает» Корольков, вызывая откровенное чувство брезгливого недоумения. — В общем, — интеллигентно сдается, мотнув головой, — что за критерии такие, по которым ты меня в список своих врагов включил?
— Есть такой, — хмыкаю ровно. — Негласные правила не муд*** — Не убей, не прелюбодействуй, не укради и т. д. — цинично улыбаюсь, зная, что метко в цель попадаю.
Корольков несколько минут молчит.
— Я знаю, что поступал неправильно. Уже извинился, но не перед тобой — тебе я ничего не должен, а перед твоей матерью. Мы с ней уладили разногласия и решили попробовать сначала.
— Да пох на слабость матери, я-то знаю ваш типаж — такие никогда не останавливаются! — начинаю опять заводиться.
— Не понимаю, о чем ты, — самое странное, что Сергей Николаевич реально выглядит озадаченным. — Да, я не так брутален, как ты, Игнат, не так красив, но…
— Я про ваш кобелизм! — рявкаю, устав от нелепых игр.
— Кобе… чего? — выпучивает глаза мужик.
— Да хватит святую невинность разыгрывать! — взрываюсь и ладонями припечатываю панель с бардачком.