«Да заморозь ты их и дело с концом», — хмыкнула она в ответ.
Я посмотрела на единорогов, обдумывая эту мысль. Но особо поразмыслить мне не дали: прибежал волк, разгоняя всех единорогов. А следом за ним на поляну пришел Арес. Одежда у него была вся в крови, да и пахло от него опять же кровью. Он что, врагов голыми руками душил? Я шумно выдохнула, пытаясь избавиться от этого запаха.
— Держи одежду, — Арес бросил возле меня сверток с одеждой, который я не сразу заметила, и отвернулся.
Я посмотрела на сверток, потом на его спину. Он что, издевается?
«Волк, передай ему, что я не знаю как обратно обернуться».
— Берешь и оборачиваешься. Что здесь сложного? — ответил дракон, когда получил от волка мое послание. Мне захотелось ударить его лапой, но я удержалась от этого. Вот почему нельзя просто взять и объяснить, как это сделать? У меня, между прочим, это первый оборот!
Я злобно прожигала его спину взглядом, когда внезапно услышала:
— Глубоко вдыхаешь и расслабляешься.
Неужели он говорит, что мне делать? Я не ослышалась? Я удивленно посмотрела на Ареса, а он между тем продолжил:
— Закрываешь глаза и представляешь, как поток манны уменьшается.
И я, пока он не передумал объяснять, стала все делать, так, как он сказал.
Глубоко вдохнула. Расслабилась. Закрыла глаза и… Вот дальше я немного не поняла, что делать. Я не знала, насколько нужно уменьшить поток манны, чтобы вернуться в человеческую форму. Сейчас, когда я в драконьей ипостаси, поток манны увеличился. В человеческом же обличии большая его часть обычно запечатана, потому что иначе это могло бы причинить боль. Постепенно, конечно, можно было увеличить этот поток для человека, но для этого нужны часы тренировок. Чем ты сильнее — тем больше можешь использовать манны. Порой и правда проще быть человеком.
Я решила просто представить, что я — человек, и большая часть моей манны запечатывается, а остальная перетекает в эту форму, где-то в животе завязываясь в тугой узел. Так мне показалось проще. Стоило мне это сделать, как я почувствовала, что мое тело уменьшается и постепенно чешуя пропадает. Когда по голой коже прошелся холодный ветер, я открыла глаза и, развернув сверток, схватила одежду, тут же принявшись одеваться. Моя прошлая одежда исчезла во время оборота, но я тогда этого не заметила. Было как-то не до этого.
— И как все прошло? — когда я оделась, то в первую очередь поинтересовалась у Ареса, чем все закончилось с лабораторией и специалистами.
— А по мне разве не видно? — услышав мой вопрос, он обернулся. — Оказывается, пока меня не было, какой-то ублюдок решил возобновить войну. И если раньше они не прятались, как крысы, то сейчас… Я не думал, что за пятьдесят лет все так изменится, и та война, которую мне тогда удалось остановить, может возобновиться. Может, зря я тогда все это делал? Я не знаю, — он запустил руку в волосы и тяжело вздохнул. — Ладно. Там, возможно, нашлись твои родители. Мы освободили пленных, пойдем, посмотришь.
Мне много чего хотелось спросить у него после этой его речи. Почему его не было пятьдесят лет? Почему он неожиданно стал сомневаться в правильности своих поступков в прошлом? И еще много таких «почему». Но сейчас он явно не был настроен отвечать на вопросы: дракон был раздраженным и усталым. И я мудро решила обо всем спросить позже, а пока молча пошла за ним, смотреть на освобожденных пленных, надеясь, что среди них действительно есть мои родители.
Идти было не так далеко. Освобожденные драконы сидели прямо на земле на постеленных кем-то одеялах. Между ними ходили сестры-эльфийки и подавили им горячий чай. Я подошла ближе и стала вглядываться в лица, но без особой надежды. Все они были мне незнакомы. На тридцатом драконе все лица у меня в голове перемешались в кашу, и я попросту шла вперед, даже не всматриваясь в них. Зачем надеяться понапрасну, разве уже непонятно, что моих родных давно нет? Я сглотнула застрявший в горле ком, и еле удержалась от того, чтобы сбежать отсюда. Это все так нелепо. Почему я еще здесь? Я задавалась этим вопросом и не находила ответ.
— Энн… Энн, это и правда ты? — внезапно сквозь шум мыслей послышался знакомый и такой родной голос.
— Мама?! — я обернулась на голос и попыталась ее найти взглядом. Долго искать не пришлось — она шла ко мне навстречу.
— Энн… Моя Энн… — прошептала мама, а я подбежала к ней, и мы крепко обнялись, не произнеся больше ни слова. Да и любые слова сейчас были лишними.
Я не знаю, сколько мы так стояли. Я вдыхала ее с самого детства такой родной запах: несмотря на плен, от нее по прежнему пахло выпечкой, цветами и теплом. Наслаждалась такими нужными мне объятиями. А еще плакала от облегчения. О Боги, она жива! Жива!
— Мам, а где папа? — когда я более-менее взяла себя в руки, то обратила внимание, что отца рядом не было. — Мам, он ведь здесь?
— Его… нет, — она опустила глаза, но тут же их вскинула: — А ты Гелату не видела? Она должна быть где-то здесь, — мама принялась осматриваться в поисках сестры, пытаясь отвлечься от мыслей об отце.
— Мам… Гелата… — я перестала ее обнимать и взяла крепко за руки. — Я не смогла ничего сделать. Ее забрали.
— Забрали? Ох, а я только подумала, что все наконец закончилось, — она как-то отчаянно вздохнула и вновь принялась меня обнимать. — Ты так выросла, уже с меня ростом! А помнишь, было время, когда ты доставала мне лишь до талии? — и она стала вспоминать прошлое, лишь бы только сейчас не думать о настоящем.
— Мам, мы вернем ее. Слышишь? Обязательно вернем! Ты только не плачь! Все будет снова хорошо! — попыталась я ее хоть как-то успокоить.
— И кто мне это говорит? Подумать только… Ты повзрослела, моя девочка. Тебе ведь на следующей неделе восемнадцать. Первый оборот… — сквозь слезы улыбнулась мне мама.
— Ты помнишь? — я удивленно на нее посмотрела.
— Конечно, помню, ты ведь моя дочь. На следующей неделе я тебя научу, как оборачиваться. Мы можем даже вместе полетать. Правда, только после того, как отрава выветрится из моего организма.
— Отрава? Вас чем-то опаивали, чтобы вы не оборачивались?