— …Ну, — поправилась я. — Сексом в смысле соития.
Он убрал ладонь от моего лица и уставился на меня.
— Контролировать меня?
Воцарилось молчание, во время которого он лишь смотрел на меня.
Затем на его лице отразилось понимание, а вместе с ним пришёл очередной импульс боли, такой сильный, что мы оба вздрогнули. Я почувствовала, как его свет впивается в мой, а его глаза сосредоточились где-то над моей головой. Увидев структуры, которые я подсветила и практически указала на них в Барьере, он нахмурился. Боль ожесточила его черты.
— Бл*дь, — произнёс он. — Элисон. Не обращайся со мной как с клиентом.
Я стиснула зубы.
— Я не обращаюсь с тобой как с клиентом. Я говорю тебе, что я могу сделать. Я прошу, Ревик. Как твоя жена.
Он вздрогнул, качая головой.
— Этого не хватит.
— Хватит, — сказала я. — Доверься мне, ладно? Я могу это сделать.
— Этого не будет достаточно, Элли, — его голос охрип. — Что бы ты там ни умела, этого не будет достаточно. С таким же успехом ты можешь дать мне разрешение принудить тебя.
Я вздрогнула, стараясь не реагировать на его слова. Его взгляд становился всё более суровым, открыто разглядывая моё тело. Я резко осознала, как я выгляжу, мельком увидела себя его глазами — распущенные кудри длинных тёмных волос, спутанные и выглядящие так, будто я только что проснулась. Он смотрел на мои ноги, пальцы, губы, запястья, думал о наручниках, о том, чтобы открыть мой свет, приковать меня к постели, использовать телекинез и свой рот, пока я не начну его умолять.
Он вспоминал моё лицо во время наших прошлых занятий любовью, вспоминал, что срабатывало прежде.
Я поймала себя на том, что тоже смотрю на него, мельком вижу образы, каким он был в хижине, и позднее, в лагере Повстанцев. Мы месяцами играли в платонических мужа и жену, обсуждали свои вкусы в музыке, искусстве, еде, играли в шахматы и го, практиковали mulei, говорили о том, как сформировать пары разведчиков, как ограбить банк — говорили о чём угодно, только не об этом.
Я почти убедила себя, что эта часть наших отношений больше не имеет такого большого значения, поскольку мы становились чем-то большим.
И это так. Это действительно так. Я всё ещё в это верила.
Но в то же время я врала себе.
Он закрыл глаза, простирая свой свет обратно в меня.
— Элли… прости, — сказал он. — Мне жаль. Я не хотел причинить тебе боль.
Я приласкала его лицо.
— Я это знаю. Я не сержусь на тебя, Ревик. Вовсе нет. Я знаю, что это моя вина… как минимум отчасти. Балидор был прав. И ты был прав. Я неделями притягивала тебя. Я просила тебя об этом.
Я покачала головой. Я вновь видела в его глазах его самого, слышала его в его голосе.
— Это не твоя вина, Элли.
Когда я не ответила, его взгляд снова поднялся к моим глазам.
— Я буду бороться с тобой, — грубовато сказал он. — И я не буду лапонькой. Я хочу, чтобы ты сделала мне минет. Я хочу, чтобы ты попыталась контролировать мой свет. Я хочу, чтобы ты дала мне повод, — его голос зазвучал ещё грубее. — Элли, я не был ни с кем. Знаю, ты мне не веришь, но…
— Я тебе верю, — та ноющая боль в моей груди усилилась, и я приласкала его лицо, поцеловав в подбородок. — Я верю тебе. Я знаю, как долго это длится. Мне жаль.
Его пальцы крепче стиснули мои.
— Если ты начнёшь это, я сделаю всё, что придётся, чтобы получить желаемое. Не сомневайся в этом, Элли.
Я кивнула, всё ещё прикасаясь к его лицу.