В Сиртауне я поначалу думала, что она стала придерживаться мужененавистнических взглядов. Насколько я могла сказать, её ярость обычно вызывалась мужчинами, особенно мужчинами-видящими, которые как-то намекали, что она им не ровня.
Но потом Ревик вернулся, и я невольно заметила, что она полагалась на него даже сильнее, чем на меня или Джона. Затем она бросила Чан ради Багуэна. Более того, она как будто находила утешение в гипер-мужественности гигантского видящего.
Я понимала, что отношения с Багуэном немного вытеснили Джона из круга близких друзей Касс, но он никогда не переставал наблюдать за ней или пытаться понять увиденное. Эта верность и неизменное внимание, полагаю, и заставили меня осознать, насколько я в тот период сосредоточилась на своих проблемах. Видимо, я все-таки типичная видящая.
Конечно, отнюдь не равнодушие не давало мне повнимательнее присмотреться к Касс. Если честно, у меня сложилось сильное впечатление, что никто из них троих не хотел, чтобы я копала глубже. Из-за чего-то, что она, Ревик и Джон пережили в плену Териана, они все хотели, чтобы я оставила это в покое — может, Ревик хотел этого сильнее всех.
По тем немногим проблескам, что я уловила, я подозревала, что так и есть.
То есть, что я на самом деле не хотела знать.
Конечно, я не могла совсем не делать никаких выводов.
Чёрт, я же знала Териана. Я тоже побывала в его плену, хотя по различным причинам со мной не обращались так жестоко, как с ними, и он продержал меня намного меньше. Но всё равно, Териан — это Териан. Более того, и Фигран, и сам Териан во время моего плена, делал достаточно много намёков, чтобы я уловила суть игр, в которые он с удовольствием играл с Джоном, Ревиком и Касс — может, в особенности с Ревиком и Касс.
Я хотела слепо не принимать мысль о том, что Ревика ставили перед выбором — изнасиловать мою лучшую подругу или смотреть, как её убивают у него на глазах. Но я не могла игнорировать кое-какие выводы, напрашивавшиеся из знания личности Териана.
То есть, да… конечно, он бы сделал это.
Мой разум это знал. Мне даже не приходилось усиленно задумываться об этом.
До того, как стать Фиграном, Териан был больным мудаком, которому нравилось делать свои пытки как можно более личными и психически травмирующими. Он сделал бы это просто потому, что я непременно узнала бы об этом. Он сделал бы это, чтобы представлять, как потом Ревик будет объяснять это мне. Он сделал бы это ради последующего чувства вины и боли с обеих сторон. Он сделал бы это просто потому, что он безумен; потому что ему скучно; потому что эта мысль его забавляла; или ему просто хотелось понаблюдать за выражениями их лиц в процессе.
Я не могла думать об этом, даже сейчас.
Я не видела, как подтверждение этих догадок может помочь мне или Касс.
Однако у меня имелось одно большое сожаление. Мне надо было поговорить с Вэшем о ней, пока была возможность. Мне стоило спросить, что, по его мнению, могло ей помочь.
Может, я всё ещё могла поговорить с Тарси.
Оставалось надеяться, что когда мы поедем обратно, Касс будет с нами. Может, Тарси сумеет взять её с собой в Барьер, поможет выяснить корень проблемы, в чём бы она ни заключалась, и как её решить. Может, Юми тоже поможет.
Чёрт, да может быть, Касс самой надо провести несколько лет в заснеженных пещерах.
Сидя там, на самолёте, летевшем над Южной Америкой, я решила, что прослежу, чтобы это случилось. Если Тарси посчитает, что заснеженные пещеры помогут, так мы и поступим. Каким бы ни было решение, я воплощу его в жизнь — может, даже если Касс будет возражать.
Чёрт, да я сделаю что угодно, если это поможет ей обрести умиротворение.
Глава 52
Зона выброски
Я покосилась на Ревика, который сидел пристёгнутым к сиденью напротив меня.
В данный момент он казался слишком далёким.
Однако я знала, что сейчас не время притягивать его.
Как раз когда я подумала об этом, он улыбнулся мне и послал импульс тепла. Руками он обхватывал холщовые ремни, которые удерживали его на сиденье самолёта HV-22 Osprey. Выглядело это так, будто он свесился с какого-то гамака.
Однако он выглядел до смешного комфортно.
Самолёты Osprey казались мне странным транспортным средством — как будто какой-то накачанный вертолёт скрестили с бомбардировщиком времён Второй Мировой Войны. Но самолёт выглядел достаточно прочным и на удивление тихим, несмотря на пропеллеры. Единственное, что меня беспокоило — как мы будем покидать его салон.
Ревик уже предупредил меня, что это может случиться до приземления самолёта.
Во время нашего последнего стратегического совещания Ревик говорил так, будто нам с вероятностью 50/50 придётся прыгать. Теперь я гадала, не сказал ли он это для того, чтобы успокоить меня.
— Мы будем ждать сигнала от Врега, — произнёс он, глядя больше на меня, чем на остальных, рассевшихся вокруг конференц-стола в подпалубном помещении. — Он пока не выходит на связь, так что мы предполагаем, что он нашёл край вторичной конструкции.