Ревик взглянул на меня и кивнул, послав импульс тепла.
— Продолжай нащупывать их, Элли. Ты — наш единственный шанс получить предупреждение заранее. Но старайся, чтобы тебя не увидели.
Я кивнула ему, показывая своё положение со щитами.
Пока что они, похоже, держались.
Я вновь начала практиковаться после операции в банке, так что знала, что по сравнению с операцией в Секретариате Сан-Паулу я добилась прогресса. Мне оставалось надеяться, что я достаточно хороша и сумею сдержать СКАРБ и других агентов, особенно учитывая, что многие охранные меры, которых мы ожидали, уже не работали.
И всё же я понимала, что Ревик напряжён. Я переключилась на приватный канал с ним.
— Ты в порядке?
— Нет, — тут же послал он. — Я жалею, что ты отправилась с нами, Элли.
Уловив тугой узел чувств, звучавших в его словах, я лишь кивнула.
Я знала, что он чувствовал. Я чувствовала практически то же самое при мысли о том, что он отправится в Южную Америку. Когда из его света выплеснулся очередной импульс страха, я послала через связь между нами столько ободрения, сколько только могла, не потревожив щит.
Словно пожалев о своих словах, он сказал:
— С какой улицей будет перекрёсток?
Я знала, что у него фотографическая память. Я не колебалась.
— С 33-й. Напротив озера Спрекелс.
Он послал импульс подтверждения. Его свет ничуть не успокоился.
Мы перешли на западную сторону Станьон-стрит, посмотрели в обе стороны по Фултон, когда приблизились к перекрёстку. Вместо того чтобы свернуть направо и пойти по улице к дому Джейдена, мы последовали за Ревиком, когда он пересёк Фултон под углом и завёл нас в парк через каменные ворота.
Я осознала, что за всё это время я не видела ни единого признака человеческой жизни.
Ни шум двигателя машины, ни автомобильный гудок, ни бормотание новостного канала или видеоплеера, ни обрывок музыки, ни разговор по гарнитуре, ни человеческий голос — ничто не нарушало тишину. Я слышала чаек. Я видела и слышала зябликов на деревьях, высаженных вдоль тротуара. Я слышала ворон на деревьях повыше, но всё это вызывало у меня такое ощущение, будто я нахожусь в фильме «Птицы» Хичкока.
Я не слышала собачьего лая, не видела вездесущих котов, которые населяли улицы, аллеи и приоконные ящики того Сан-Франциско, который я помнила. Я продолжала сканировать окна, но всё они оставались тёмными. Я не видела движений или отражений, никто не смотрел на нас с какой бы то ни было высоты. Большинство окон на нижних этажах казалось заколоченными.
Заправка на углу выглядела совершенно заброшенной, а единственный магазин, который я увидела — кофейня, в которую мне нравилось ходить — стоял с разбитыми окнами. Куски эспрессо-машины валялись на улице вместе с несколькими стульями и куском стола.
Такое чувство, будто кто-то рубил мебель на растопку костра.
— Куда подевался весь город? — пробормотала я, обращаясь к Джону через гарнитуру.
Он взглянул на меня, мрачно поджав губы.
Пересекая тропинку парка, я посмотрела вдоль по Станьон-стрит, вниз по покатому холму. С тех пор, как мы выбрались из грузовика, я не видела ни одной машины, не считая тех, что стояли припаркованными вдоль дороги. У них были разбиты окна, фары, капоты, крылья, багажники, зеркала. Почти все были разрисованы краской из баллончика, у них отсутствовали сиденья, колеса, а в некоторых случаях даже рули и элементы электроники в панели управления. Я невольно гадала, сколько там осталось двигателей, если вообще остались.
— Иисусе… — ахнул Джон вслух.
Ревик немедленно заткнул ему рот, показав жест рукой, но к тому времени все мы остановились и смотрели в ту же сторону, что и Джон.
Когда я увидела их в первый раз, я подумала, что тут что-то не так.
Образы, которые мои глаза посылали в мозг, должны быть неправильными данными. Или мой мозг неправильно интерпретирует эту информацию.
Затем Юми прикрыла рот рукой, мучаясь рвотными позывами и отвернувшись.
Судя по её лицу, она готова была вот-вот расплакаться.