Ещё один завиток света выстрелил из Ревика, и Дорже рухнул на ковёр, как марионетка с оборванными ниточками. Ревик дёрнул меня за себя, оттеснил назад, подальше от стола и за пределы видимости от дверей конференц-зала.
Я позволила ему, но не могла отвести взгляда от Вэша.
Я смотрела, как меркнет свет в его тёмных глазах. Я видела это, но отказывалась верить — хотя на его губах оставалась лёгкая улыбка в сочетании с озадаченным выражением, когда последние следы его сущности покинули его тело, а затем и комнату.
Не думаю, что я осознавала, что кричу, пока Ревик не стиснул меня в объятиях и не окружил нас обоих толстым щитом. Его грудь тяжело вздымалась.
Я могла лишь стоять и смотреть на сломанную куклу, которая некогда была телом Вэша — единственной формой, в которой я когда-либо знала его. Он говорил мне, что были и другие — что мы знали друг друга в историях до этой, и что мы узнаем друг друга вновь — но сейчас это не имело для меня значения.
Я не была готова попрощаться с этим Вэшем.
Я не была готова к его смерти.
Я всё ещё кричала, наблюдая, как он испускает дух передо мной.
Глава 21
Погребальные ритуалы
Я находилась в комнате Джона.
Не уверена, как долго я здесь пробыла.
Я не могла без дополнительных усилий точно припомнить, что случилось между моментом, когда Дорже рухнул на ковёр, и настоящим временем. Даже тогда мой разум рикошетил.
Казалось, будто я бесконечно долго просидела с Джоном на диване в его с Дорже номере, окутывая моего брата как можно большим количеством света, делая для него всё, что в моих силах… а, надо признаться, могла я мало.
Дорже погиб.
Ревик этого не делал. Они сказали, что Дорже принял яд, как какой-то русский шпион в фильме про Холодную Войну. Медики потом сказали мне, что он уже умирал, когда Ревик его вырубил.
В любом случае, он больше не приходил в себя.
Не знаю, сколько вообще из этого Джон осознавал в данный момент.
Я сама слышала это вполуха, всё ещё пытаясь уложить у себя в голове случившееся с Вэшем и дыру, которую я ощущала после его смерти. Я пыталась изобразить какое-то деловое мышление, пока стояла и слышала отчёты медиков, разведчиков, военных тактиков Врега, но я слышала от силы каждое второе или третье слово.
В итоге я прилагала максимум усилий, чтобы оставаться в настоящем моменте, быть рядом с Джоном, насколько это возможно. Я не была рядом, когда умерла мама, или когда он проходил через ад в тех горах с Терианом. Я хотя бы могла быть рядом сейчас.
Из-за меня он и так потерял почти всех, кто был ему дорог.
Из-за меня он потерял всю свою жизнь. Он потерял возможность полноценно пользоваться рукой, любимую работу, всех своих друзей в Сан-Франциско. Он оставил позади многообещающую компанию-стартап, бойфренда, в которого начинал влюбляться. В отличие от меня, он неплохо оброс связями перед тем, как его сестру объявили видящей, а потом и супер-известной террористкой-тире-мифическим существом.
Так что да, меньшее, что я могла для него сделать — это быть сейчас рядом.
И всё же, должно быть, кто-то мне помог.
Я знаю это потому, что у меня в голове всё тоже размылось.
Я не уверена, как попала в комнату Джона. Я не знала, то ли я пришла сюда сама, то ли меня привёл Джон, Ревик… кто-то из других видящих.
Я помнила, что Балидор побыл здесь. Должно быть, он вернулся, потому что я помнила его в конференц-зале перед нашим с Джоном уходом. Он предложил позаботиться об обоих телах. Я помнила, что они группой обсуждали, почему Дорже мог сделать это, стояли с мрачными лицами и пытались решить, надо ли переправить тело Вэша в Памир или Сиртаун, где похоронен его сын, Йерин, и если да, то как.
Я слышала, как Локи говорил что-то о том, что семья Дорже пропала.
Обсуждались теории, например, что тот, кто заказал убийство, мог захватить семью Дорже — но всё это лишь спекуляции.
Я помню, что наблюдала, как Ревик обнимал Джона, гладил его по спине и крепко стискивал руками, ласково баюкал в объятиях. Я помню, как отошла, чтобы дать им уединение, и гадала, не стоит ли мне уйти, когда Джон начал плакать. Сначала беззвучно, словно он задыхался, сотрясаясь от душераздирающих рыданий, на которые даже смотреть было сложно.
Ревик держал его в коконе тепла, света и любви, а я могла лишь стоять там и тупо смотреть, испытывая к нему такую благодарность, что не могла выразить словами.