После парочки куда более безобидных каруселей мы купили мороженое (экстрим так экстрим, ну и что, что зима!) и отправились гулять в сторону, откуда доносилась музыка. Неподалеку обосновалась группа музыкантов с приличной акустической системой, исполнявшая любимые народом хиты, которые мало кто не знает наизусть. Бросив в открытый чехол от гитары мелочь, найденную в карманах, мы зависли рядом с ребятами, потому что уйти было невозможно — очень уж душевно они пели. Да и голос у вокалиста пробирал до мурашек.
Полина ненадолго отлучилась после третьей песни, а, вернувшись, стала прощаться:
— Девчонки, я, наверное, пойду поздно уже, а завтра на работу…
— Роман позвонил? — прямо спросила Тоня.
— Позвонил, — кивнула зайка и довольно улыбнулась.
— А как же девиз про 'не дадим'? — наигранно возмутилась Римма.
— Мы, девочки, такие переменчивые в решениях — ужас какой-то, — рассмеялась Полина и скрылась в толпе.
Уход зайки разрушил атмосферу, которая бывает нетронутой, только пока все нужные дуалы в сборе. Белочка тоже стала посматривать на время.
— Тебе тоже пора? — спросила я у нее.
— Ага. Надо отъехать, — повинилась белочка.
— Поезжай, — кивнула совушка.
— Может, вас тоже забросить домой? — предложила Римма.
Мы с Тоней переглянулись. Домой мне пока не хотелось, о чем я и сказала.
— Не нужно. Мы еще погуляем. Хороший вечер, — решила совушка, и белочка, чмокнув нас поочередно в щечки, ушла.
Проводив ее взглядом, троюродная сказала:
— Я вызову нам машину.
И пока я пританцовывала под одну из старых песен, она сделала звонок:
— Привет. Заберешь нас из парка аттракционов через полчаса? Я потом расскажу. У девочек сегодня был вечер мужененавистничества. Хорошо. Жду.
— Что значит, у девочек? — возмутилась я, когда сестра завершила вызов. — А как же солидарность?!
На фоне праведного негодования я даже не сразу заметила тот факт, что звонила Антонина явно не в службу такси.
— Солидарность в порядке. Я ведь тоже девочка, если ты не забыла, — хохотнула Тоня.
— Ой, все! — заявила я и пошла пробираться в первый ряд, потому что скоро придется уходить, а я еще не наслушалась глубоким низким голосом вокалиста.
Время летело незаметно, как будто огибая островок асфальта, где музыканты играли вечные песни группы Кино. Один из группы обходил образованный слушателями полукруг со шляпой, пританцовывал и улыбался, приглашая слушателей поддержать исполнителей рублем, и хорошо бы не одним.
Почувствовав чужую руку на своем плече, резко обернулась и уперлась взглядом в знакомую кожаную куртку. Я выразительно посмотрела на его ладонь. Ар все понял без слов, убрал ее с моего плеча, а я снова повернулась к музыкантам.
— Надо поговорить, — громко сказал он, чтобы я услышала, потому что музыка звучала довольно громко.
Вот как! Значит, теперь ему надо поговорить. А вот мне не надо! Мне уже ничего не надо. Я пританцовываю тут, вообще-то, и подпеваю.
Последнюю свою мысль и озвучила, удержав остальные при себе. И действительно стала подпевать знакомым строчкам: 'В нашем смехе и в наших слезах, и в пульсации вен…'
— Тома.
Я проигнорировала обращение. Какое еще 'Тома', когда у меня тут полная сцепка с песней, и я жду перемен?
Тогда Ар взял меня за предплечье, развернул к себе, перехватил за ладонь и повел прочь из толпы, бросив все то же 'надо поговорить'.