— Не перелом. Сильный ушиб. Нужно отлежаться с недельку.
— Я же тебе те же самые слова Леонида Лаврентьевича передала! — вздохнула я.
Тоня скептически хмыкнула.
— Я должна была сама убедиться.
Я улыбнулась и снова тяжело вздохнула.
— Как быть с универом? Это же целая неделя пропусков.
— Позвонишь куратору, объяснишь ситуацию. Задокументированные рекомендации специалиста с печатью у тебя есть, а если вдруг чего — справку я тебе сама напишу, ну, или снова к Леониду Лаврентьевичу съездим, — очертила план действий совушка. — Идем спасителей твоих чаем поить.
Увидев нас в дверях, Ар первым делом поинтересовался:
— Все нормально?
— Ничего непоправимого. Справимся, — улыбнулась совушка.
— А ты голову смотрела?
С гортанным клекотом Тоня повернулась ко мне и поинтересовалась:
— Ты еще и головой ударилась?
— Э-э-э… да, — подтвердила я, вспоминая, что, действительно, инцидент имел место быть.
— А почему в листе назначений об этом не слова?!
В голосе сестры плескалось возмущение.
— Я забыла. Она не болела. А п… хвост болел. Вот я и не сказала, — ответила я.
Отбуксировав меня к полке, на которую цеплялась лампа-прищепка, Тоня заставила меня повернуться, после чего, осветив макушку, стала аккуратно разбирать пряди, осматривая голову. Я в это время наблюдала за происходящим в зеркало, висевшее на стене как раз передо мной. Добравшись до нужного места, троюродная замерла, а потом резко поинтересовалась:
— Как тебя вообще угораздило упасть, чудо мое?!
— Мы с Аром поехали на набережную на байке, там сегодня море парило… — начала я, но совушка не дала мне продолжить.
— Давай скажи, что сверзилась с мотоцикла. Ну, ё-моё! Тома, ты ведь взрослая девушка! Не понимаешь, что по гололеду на байке кататься опасно? А если бы вы разбились? Как бы я потом смотрела в глаза твоей матери?!
— Вообще-то… — попытался встрять Ар, но Антонину было не так просто остановить.
— А ты вообще молчи! — отбрила она, даже не поворачиваясь к парню. — Ты, вообще-то, из вас двоих старше и умнее, вроде как. А в итоге забрал целую девушку, а вернул покалеченную!
— Антонина, угомонись, — тихо, но очень веско произнес Владимир.
Разделявшая пряди по плечам сестра окаменела, а потом я в зеркало увидела, как она медленно поворачивает голову на сто восемьдесят градусов. И в глазах у раздраженной совушки горели предвестники беды. Хвост сам по себе обвил ногу, а уши прижались к голове. Что-то будет.
— Тонь. Все не так было. Я сама упала. Оступилась. Поскользнулась. Тонь! — зачастила я, прежде чем взбесившаяся от командирского тона чужого мужика на ее честно снимаемых квадратных метрах Антонина не сказанула ничего такого, за что потом ей самой было бы весьма неловко.
Филин выдержал совушкин взгляд с покерным лицом, на котором не дрогнула ни единая жилка. Силен. Но чувство самосохранения отсутствует напрочь. Не сказав ни слова, Тоня так же медленно повернулась обратно.
— Мне нужны перекись и вата. Ящик рядом с холодильником, — уже гораздо спокойнее произнесла троюродная и обратилась ко мне:
— Голову ты разбила, поздравляю. У тебя тут шишка размером с желудь и рана. Рана небольшая. Сейчас обработаю.
Тем временем я наблюдала, как Ар дернулся, чтобы встать, но Володя поднялся первым, открыл шкаф, достал оттуда все требуемое, аккуратно прикрыл и подошел к нам. Все с тем же нечитаемым выражением лица он передал бутылочку и пакет с ватой Тоне. Она, не глядя, забрала и снова повернулась ко мне, обронив короткое 'благодарю'.