— А если он тебя с собой заберет?
Полина посмотрела на меня, как мать смотрит на несмышленыша.
— После месяца знакомства? Очень сомневаюсь.
Я громко вздохнула. Поля вздохнула едва слышно. Со стороны Тони тоже раздалось что-то подозрительное похожее на 'эх..'
— А он какой из себя на морду лица?
— Ну, он брюнет, — стала описывать Полина, — высокий, немного худой. Хотя скорее жилистый, а не худой. Что еще… Еще у него классный черный хвост, как у всех пантер…
— Он пантера? — загорелась я.
Зайка кивнула.
— Так с этого надо было начинать! Нет, ты глянь! За ней пантер с хвостом увивается, а она динамит и, самое главное, молчит! — в моем голосе был слышен праведный, но слегка наигранный гнев.
— Вот-вот, — поддакнула Тоня, а потом хитро прищурилась и приглушенным голосом произнесла:
— Поля, надо брать!
В доме общины было шумно. На улице крепчал мороз, так что местной детворе было строго воспрещено покидать помещение. Маленькие медвежата, волчата, рысята, зайчата и прочие ушасто-хвостатые и не очень дети ерзали, дрыгали ногами, пихались, громко хихикали, пытаясь сдерживать внутреннюю энергию. Но энергия била гейзером и сдерживаться не желала. Когда шум достиг критической отметки, Ростислав Алексеевич обратился к детям общины с просьбой вести себя как мышата — мышата, к слову, издавали едва ли не тигриный рык, принимая активное участие во всей этой кутерьме.
Трепета перед главой хватило ровно на пять минут, а потом гул снова начал набирать обороты. Тогда встал Геннадий Захарович и попросил всю детвору спуститься на подвальный уровень, где их уже ждут.
Дети дуалов с радостным попискиванием и похрюкиванием ринулись к лестнице, располагавшейся справа от входной двери. Их сопровождали родительские вздохи, полные искреннего облегчения.
Улыбнувшись, я выждала минут десять и отправилась вслед за малышней — все равно ничего мне интересного не говорилось.
Подвальный этаж делился на несколько помещений: небольшую кухню, чулан для хозяйственного инвентаря и здоровенный спортзал. Именно в спортзал и согнали всю детвору, где маленькие дуалы теперь бегали, прыгали, скакали и всячески резвились под присмотром нескольких девушек и, как ни странно, Ара. И помощь им, как я и думала, была вовсе не лишней.
Час активного времяпрепровождения слегка спустил завод маленьких вечных двигателей, и скоро они стали уставать, а некоторые, соответственно, капризничать. Тогда Ар ненадолго оставил нас с девочками подуставшим детям на растерзание, чтобы вернуться через пять минут с гитарой подмышкой.
— Будем петь! — объявил он.
Дети восприняли идею с энтузиазмом. Усадив вымотанных ребят на маты, змей подстроил гитару и обернулся к нам:
— Что будем петь?
Выдрочка Инга, занимавшаяся с детьми-дошколятами в саде при доме общины, тут же предложила хорошо известные детские песенки. Даже ноты к ним очень оперативно принесла, пока дети не растеряли интерес. Однако 'кузнечик', 'тра-та-та тра-та-та мы везем с собой кота' и 'никогда не стой на месте трам-пам' быстро отзвучали, и стало видно, что малышня теряет энтузиазм к хорошо известному репертуару.
— Дядя Ар, а ты знаешь песню бременских музыкантов? — заговорщическим полушепотом спросила я, одной только громкостью привлекая всеобщее внимание.
Дядя Ар выгнул бровь, отмечая обращение.
— 'Ничего на свете лучше нету'? — уточнил он.
Я кивнула.
— Дядя Ар знает песни бременских музыкантов! — пафосно возгласил он.
— А вы знаете песни бременских музыкантов, народ? — поинтересовалась я у детворы.
Признаться, знали не все, да и особого интереса заметно не было. Тогда я решилась на хитрый маневр.
— Тогда петь будет дядя Ар. А те, кто знает слова, могут ему подпевать.
Змей хмыкнул и добавил: