Возникла пауза.
— Что значит, «за Хлою»? При чем тут моя собака? Ты знаешь, где она?
— Изабел, черт побери! Ты что, меня не слушаешь? Временами ты бываешь такая тупая! Говорю же тебе, я сам не понимаю, что делаю, когда превращаюсь.
Я зажал рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Джек съел ее собачку.
— Ты хочешь сказать, она... ты ее... господи! Ну ты и придурок!
— Я ничего не мог с собой поделать. Я ведь тебе сказал, что со мной происходит. Не надо было ее выпускать.
— Ты хоть знаешь, сколько стоит такая собака?
— Уже рыдаю.
— Ну и что мне прикажешь сказать предкам? «Мама и папа, Джек у нас теперь оборотень, и знаете, что случилось с Хлоей? Он ее съел»?
— Не говори им ничего! — поспешно ответил Джек. — И вообще, я думаю, что превращений больше не будет. По-моему, я нашел средство.
Я нахмурился.
— «Средство», — ровным голосом повторила Изабел. — Как превратиться из оборотня обратно в человека?
— Не забивай свою блондинистую головку. Просто... дай мне еще несколько дней, чтобы точно во всем убедиться. Когда я буду уверен, я все им расскажу.
— Ладно. Как хочешь. Господи... у меня в голове не укладывается, что ты съел Хлою.
— Будь так добра, заткнись. Ты начинаешь действовать мне на нервы.
— Как хочешь. А остальные? Ведь есть же остальные? Наверное, они могут тебе помочь?
— Изабел, заткнись. Я же сказал, я думаю, что во всем разобрался. Мне не нужна ничья помощь.
— А тебе не кажется...
Раздался какой-то шум, резкий и чужеродный. Хруст ветки? Оплеуха?
Когда Изабел заговорила снова, голос у нее был не такой. Какой-то слабый.
— Только не попадайся им на глаза, ладно? Мама у психотерапевта — из-за тебя, между прочим, — а папа уехал из города. Я возвращаюсь в школу. У меня в голове не укладывается, что ты вызвал меня сюда, чтобы рассказать, что съел мою собаку.
— Я вызвал тебя, чтобы рассказать, что нашел противоядие. Что-то не вижу бурной радости.
— Клево. Я в восторге. Пока.
Через мгновение я услышал, как джип Изабел с ревом сорвался с места, и снова заколебался. Вообще-то я не горел желанием появляться на глазах у нового волка, который к тому же не умел держать себя в руках, пока не разведаю обстановку, но холод уже подтачивал мои силы, и нужно было либо возвращаться обратно в машину, либо искать убежища в доме. А дом был ближе. Я медленно прокрался вдоль задней стены, пытаясь на слух определить местонахождение Джека, но ничего так и не услышал. Должно быть, он ушел в глубь дома.
Я приблизился к двери, через которую забрался в дом в прошлый раз — стекло уже заменили, — и нажал на дверную ручку. Дверь оказалась не заперта. Весьма предусмотрительно.
Очутившись внутри, я немедленно услышал, как в тихом доме шурует Джек, и прокрался по темному коридору в продолговатую кухню с высокими потолками, всю облицованную черно-белым кафелем и с черной мебелью повсюду, куда ни глянь. Сквозь два окна в стене справа лился прозрачный белый свет, отражающийся от белых стен и поглощаемый черными сковородками, свисающими с потолка. Создавалось впечатление, что все в этом помещении черно-белое.
Кухонька Грейс — теплая, захламленная, пропахшая корицей, хлебом и чесноком, — показалась мне куда милее этой огромной стерильной комнаты.
Джек сидел на корточках спиной ко мне перед открытым холодильником из нержавеющей стали и рылся в ящиках. Я замер, но он, занятый поисками съестного, не услышал моих шагов. Ветра, который донес бы до него мой запах, в доме не было, так что я с минуту стоял, оценивая его и собственные возможности. Высокий и широкоплечий, с черными кудрями, он напоминал греческую статую. Что-то в его манере держаться наводило на мысль об излишней самоуверенности, и это отчего-то меня раздражало. Я подавил рык и, проскользнув в кухню, бесшумно уселся на тумбу напротив. Высота даст мне небольшое преимущество, если Джек проявит агрессию.
Он отошел от холодильника и вывалил на глянцевую столешницу островка в центре кухни целую охапку снеди. Несколько долгих минут я наблюдал за тем, как он сооружает себе сэндвич. Он аккуратно водрузил поверх ломтика хлеба несколько слоев разнообразного мяса и сыра, затем полил все сооружение низкокалорийным майонезом и поднял глаза.
— Господи, — вырвалось у него.