— Я же говорил, — сказал он, когда жена вышла. Она махнула на него рукой и побежала за дом. Потом вернулась и она. Так же медленно, как и муж раньше.
— Нечистая, — сказала баба и подошла ко мне:
— Ты говорить не можешь, сынок?
Я кивнул (да).
— Что‑то плохое тут случилось?
Да
— Плохой человек тут был?
Я кивнул и она охнув, отпрянула, приложив руку к груди.
— Хвост был у него?
Нет.
— Не видел, точно? Не выглядывал из под полы длинный и серый?
Нет.
— А рога были?
— Нет.
— Ничего не понимаю, — всплестнула руками Ефросинья — Всё, на черта показывает, да не он. А может маленькие рожки были? Из под волос выглядывали?
Тут я засомневался, но все равно отрицательно мотал головой. Не черт это был.
Бабка выбрала верную тактику и продолжала допрашивать.
— Разбойники твоего отца порешили?
Нет.
— Может басурманы какие? Татарье прискакало гуртом?
Нет.
— И правда, они бы тебя живым не оставили. Эти никого не жалеют, лучше с чертом встретиться.
— Может это Кощей Бессмертный был? — подал голос старик.
— Да иди ты, — махнула Ефросинья на непутевого мужа. — Меньше сказителей слушай заезжих. Так и в Соловья — Разбойника поверишь.
Она крепко задумалась, уперев руки в боки.
— Отец пропал, сын дар речи потерял. Страшные вещи творятся в деревне нашей. Неспроста я давеча двухголовую крысу видела, плохой знак это. Что же делать с парнем? В солдаты его не отдашь, сам он тут не выживет и хозяйство угробит, родственников нет.
— Может хату его заберем? — сказал старик — Будем за ней смотреть, а малого кормить и воспитывать.
— Это старосте решать, — сказала женщина — кому хозяйство отдать, а мне чужого не надобно. А чужого ребенка и подавно.
На том и порешили. Меня старик затащил в дом на своем горбу и посадил у окна. Строго велел никуда не уползать и сказал, что сейчас приведет старосту. Старички попрощались и ушли, обещали вернуться. Я остался в доме один.
Достал гусли и от нечего делать начал перебирать струны. Хватило меня не надолго, да и староста пришел почти сразу.