Мы стояли в центре комнаты, и он наблюдал за тем, как я все это воспринимала.
— Пожалуйста, просто заткнись на минуту, пока я не передумал.
Я подняла руки, капитулируя:
— Ладно, прости. Я подожду, пока ты покажешь мне то, ради чего привел сюда.
Он вздохнул, за несколько шагов подошел ко мне и, взяв за руку, повел вверх по лестнице на второй этаж.
Больше полиэтиленовых чехлов.
Больше инструментов.
Я почти поскользнулась на каблуках, но он приобнял меня за талию и не дал упасть.
— Вот что ты делаешь, чтобы привлечь мое внимание, — вздохнул он.
Засмеявшись, я оттолкнула его руку.
— Как же!
Много ведер с краской привлекли мое внимание.
Мы обошли стоящую в центре огромную кровать, опять же таки накрытую пленкой.
Приблизившись к дальней части апартаментов, я подошла к двум открытым французским дверям[5], ведущим на огромную, площадью по крайней мере в сто квадратных метров, застекленную террасу.
Я взглянула на Александра, но его лицо было непроницаемым. Я, честно говоря, понятия не имела, зачем он привел меня в свой пентхаус, который еще не был отремонтирован.
Когда я медленно прошла на громадную террасу, первое, что попало в поле моего зрения, был кабинетный рояль. Мне даже дела не было до прекрасной панорамы Нью-Йорка, от которой по-настоящему захватывало дух. Но рояль…
— Александр, что это? — я еле выдавила эти слова, когда сердце начало бешено стучать у меня в груди.
— Я хочу, чтобы это было у тебя и твоего отца.
У меня абсолютно не было ни малейшего представления, о чем он говорил, но в ту же секунду, как его слова ворвались в мое сердце, я все же почувствовала жжение в глазах.
— Я не понимаю, — прошептала я, глядя на него.
Что бы он ни увидел на моем лице, это заставило его подарить мне трогательную до глубины души и прекрасную улыбку; он взял меня за руку, подводя к роялю. Когда я спиной ощутила тепло, то осмотрелась и заметила множество электрических напольных обогревателей, размещенных вокруг рояля в том месте, где он оставил меня стоять. Александр все продумал. Он отошел от меня и сел на узкую банкетку перед инструментом.
— Сегодня я немного потренировался, но ты должна простить меня, если ошибусь. Я очень давно не делал этого.
— Ты никогда не говорил, что играл, — сказала я удивленно, все еще пребывая в замешательстве.
Я не знала, что мне делать, куда положить руки, где встать и, самое главное, что сказать.
— А это имело бы какое-то значение? Я играю время от времени, но сомневаюсь, что мелодия выйдет такой же хорошей, как у твоего отца.
Я улыбнулась ему, и первая слезинка, которую так усердно пыталась сдержать, медленно скатилась по лицу. Он встал и нежно обхватил ладонью мою щеку, вытирая влажный след. Я закрыла глаза и попыталась впитать все, что было Александром.
— Я делаю это не для того, чтобы посмотреть, как ты снова плачешь, Майя. Если это заставляет тебя терять контроль, мы не станем этого делать. Не сегодня.
Открыв глаза, я посмотрела на него и попыталась прочесть эмоции на его лице. Но не смогла, потому что он не позволил мне.
— Почему? — спросила я. — Почему ты делаешь это?
— Я говорил. Это для тебя. Чтобы у тебя были хорошие воспоминания об этом месте. Чтобы ты могла побывать в этом городе со своим отцом, как вы и хотели первоначально. Я не он, но…
[5] Французская дверь имеет максимальную площадь остекления. От обычной она отличается шириной проема. Если она занимает меньше половины стены, то французской ее можно назвать с большой натяжкой. Такая дверная система дает возможность панорамного обзора.