— Пожарная охрана прибыла слишком поздно, — бормочет Миррен.
— Две пожарных охраны, — поправляет Джонни. — Из Винъярда и Вудс-Хоула.
— На то мы и рассчитывали, — осеняет меня.
— Мы планировали позвать на помощь, — говорит брат. — Естественно, или это походило бы на умышленный поджог. Мы собирались сказать, что были в Каддлдауне, смотрели фильм. Ты же знаешь, дом окружен деревьями. Другие здания не видно, если не смотришь с крыши. Это было бы логичным оправданием, почему никто не вызвал пожарных.
— По большей части охрана состоит из добровольцев, — говорит Гат. — Никто ни о чем не подозревал. Старый деревянный дом. Труха.
— Даже если бы дедушка и тетушки подозревали нас, а мне кажется, так и было, они бы никогда не подали на нас в суд, — добавляет Джонни. — На это мы и делали ставку.
Конечно, не подали бы.
Здесь нет уголовников.
Нет наркоманов.
Нет неудачников.
Я чувствую трепет от того, что мы натворили. Что я натворила.
Мое полное имя Каденс Синклер Истман, и, вопреки ожиданиям прекрасной семьи, которая меня выпестовала, я — поджигательница.
Мечтательница, героиня, мятежница.
Из тех людей, что меняют историю.
Уголовница.
Но если я уголовница, считаюсь ли я наркоманкой? И соответственно, неудачницей?
Мой разум перебирает игру смыслов, как всегда. Здесь, с Лжецами, я наконец могу увидеть правду.
— Мы сделали так, чтобы это случилось, — говорю я.
— Смотря что ты подразумеваешь под «этим», — говорит Миррен.
— Мы спасли семью. Они начали все сначала.
— Тетя Кэрри бродит ночами по острову, — подмечает сестра. — Мама моет чистые раковины до боли в руках. Пенни наблюдает за тобой, пока ты спишь, и записывает, что ты ешь. Они пьют до рвоты. Пока слезы не начинают течь по лицу.
— Разве ты была в Новом Клермонте и видела все это?
— Я тогда бывала там и сейчас иногда захожу. Тебе кажется, что мы решили все проблемы, Кади, но мне кажется, это было…
— Мы здесь, — настаиваю я. — Без этого пожара нас бы здесь не было. К этому я и веду.
— Ладно.
— У дедушки было столько власти… А теперь ее нет. Мы изменили зло, которое видели в мире.
Теперь я понимаю то, что мне было не ясно раньше. Я не зря ем свой хлеб, Лжецы прекрасны, Каддлдаун прекрасен. Неважно, что его стены в пятнах. Неважно, что у меня мигрень, а Миррен совсем больна. Неважно, что у Уилла кошмары, а Гат ненавидит себя. Мы совершили идеальное преступление.
— Дедушке не хватает власти только потому, что он сбрендил, — говорит Миррен. — Если бы он мог, то и дальше продолжал бы всех мучить.
— Я не согласен, — возражает Гат. — По мне, Новый Клермонт — это наказание.
— Что? — недоумевает она.