– Какой это голод? – усмехнулась она, снова обнимая его. – Я получаю семьсот граммов в день, плюс обеды и ужины в больнице. Куда лучше, чем в прошлом году. А бомбежки… я уже не обращаю на них внимания.
– Таня…
– Шура, не лги. Дело не в немцах и не в бомбежках. Чего ты боишься на самом деле?
Бомбы падали совсем близко. Татьяна притянула Александра к себе.
– Слушай, – прошептала она, прижимая его голову к своей груди. – Слышишь мое сердце?
Он рядом… он с ней…
Она посидела немного, держа его в объятиях и закрыв глаза. «Господи милостивый, дай мне силы ради него. Он так нуждается в моей силе. Не дай мне ослабеть сейчас, когда я – его единственная опора».
Осторожно отстранив его, она подошла к комоду.
– Ты кое-что оставил в Лазареве, Шура. Кроме меня.
Александр встал и неуклюже плюхнулся на диван. Татьяна распорола внутренний карман на брюках и вынула деньги.
– Я вернулась, чтобы отдать тебе это. Ты забрал только половину. Почему?
Пауза.
Вдох.
Во взгляде Александра появилась боль.
– Я не стану говорить об этом, пока Инга подслушивает за дверью, – выговорил он, едва шевеля губами.
– Почему нет? Все остальное мы уже делали, несмотря на Ингу за дверью.
Они отвели глаза друг от друга. Все рушится. Кто соберет осколки?
Она.
Она соберет.
Оставив деньги на комоде, Татьяна подошла к нему и прижала к себе его голову.
– Это не Лазарево, верно, Шура? – прошептала она в его волосы.
– Знаю, Тата… Где оно… это Лазарево? – шептал Александр заикаясь.
Она встала над ним на колени, прильнула к нему, вжимаясь в него хрупким телом, насаживая себя на него, лаская, молясь ему, мечтая, чтобы он поглотил ее, пронзил, спас и убил, желая всего для него и ничего для себя. Только отдать ему, вернуть ему жизнь.
В конце она снова плакала, внезапно ослабев, задыхаясь, тая, горя и рыдая.
– Татьяна, – прошептал Александр, – не плачь. Что должен думать мужчина, если каждый раз, стоит ему заняться с женой любовью, она ревет?
– Что он единственная родня жены. Что он вся ее жизнь, – всхлипнула Татьяна.
– А она – его жизнь, – кивнул Александр. – Но он почему-то не плачет.
Он отвернулся от нее. Его лица Татьяна не видела.
Когда вражеские самолеты улетели, они собрались и вышли из дома.
– На улице слишком холодно, – пробормотала Татьяна, прижимаясь к нему.