В церкви она, стоя на лестнице, держала раму, пока Александр орудовал молотком и замазывал раму смесью измельченного песчаника и глины.
– Шура!
– Что?
– Могу я задать тебе гипотетический вопрос?
– Нет.
– Что бы мы делали, будь Даша до сих пор жива? Ты когда-нибудь думал об этом?
– Нет.
Татьяна помолчала.
– А я думаю. Иногда.
– И когда же ты об этом думаешь?
– Например, сейчас. – Не дождавшись ответа, Татьяна продолжала допытываться: – Ты можешь поразмыслить об этом? О том, что бы мы сделали?
– Я не желаю об этом думать.
– А ты подумай.
Александр вздохнул:
– Почему тебе так нравится мучить себя? Считаешь, что жизнь была к тебе слишком добра?
– Жизнь была ко мне чересчур добра, – кивнула она.
– Держи раму, – велел он, – не то разобьешь стекло, и Дуся никогда нас не простит. Не слишком тяжело?
– Нет, сейчас подберусь ближе.
– Потерпи немного, скоро закончу.
Татьяна неловко повернулась, потеряла равновесие и полетела вниз, выпустив раму. Стекло вылетело, и Александр едва успел его поймать и бережно отложить в сторону, прежде чем помочь Татьяне подняться. Она испугалась, но, к счастью, не ушиблась, только поцарапала ногу и сейчас недовольно хмурилась.
– Ну? Как тебе мои рефлексы? Теперь Дуся будет молиться за мое здоровье каждый день.
Он попытался стряхнуть пыль с Татьяны, но только перемазал ее еще больше.
– Взгляни на мои руки! Сколько цемента! Еще немного, и мы с тобой станем навеки неразделимы!
Он улыбался, целуя ее ключицы. Но Татьяна по-прежнему хмурилась.
– Что с тобой?
– Рефлексы у тебя замечательные. Молниеносные. Прекрасно. Просто хотела заметить, что, выбирая между стеклом и женой, ты отдал предпочтение стеклу, хотя в самом деле действовал на удивление быстро.
Александр, смеясь, помог Татьяне взобраться на лестницу, а сам встал сзади и, не касаясь ее грязными руками, шутливо укусил за попку.
– Я не выбирал стекла. Ты уже была на земле.
– Не вижу никакого толка в твоих легендарных рефлексах, когда я летела вниз со скоростью света.
– Да? И что было бы, упади на тебя стекло? Тогда ты сердилась бы еще больше.