– Ты была очень хорошей сестрой. Она покинула тебя с достоинством.
Пауза.
– И умерла хорошей смертью.
Она поцеловала его там, где билось сердце.
– А что скажешь мне ты, Александр, когда оставишь одну в этом мире? Что скажешь? Чтобы я знала? Чтобы могла услышать?
Александр перевернулся и наклонился над ней.
– Таня, здесь, в Лазареве, смерти нет. Ни смерти, ни войны, ни коммунизма. Только ты, только я и только жизнь. – Он улыбнулся. – Семейная жизнь. Так что давай забудем обо всем и будем жить этой жизнью.
Он спрыгнул вниз.
– Пойдем со мной!
– Сейчас.
– Надень платье, – велел он, натягивая галифе. – Только платье.
Она улыбнулась и спорхнула с печки.
– Куда мы идем?
– Танцевать.
– Танцевать?
– Ну да, ведь на свадьбах всегда танцуют!
Он вывел ее из тепла в холод, на окутанную лунным светом поляну, куда доносились плеск воды, потрескивание сосен, крики совы. В воздухе разливался аромат хвои.
– Взгляни на луну, Таня, – шепнул Александр, показывая на дальнюю лощину между горами.
– Смотрю, – эхом отозвалась она, жадно глядя на него. – Но у нас нет музыки.
Она стояла перед ним, улыбаясь, держа его за руки.
Александр рывком притянул ее к себе.
– Танец с моей женой в свадебном платье, под свадебной луной…
Они закружились на поляне, под медленно встающей алой круглой луной, окруженной красноватым гало. Александр негромко запел по-английски:
К своему удивлению, Татьяна почти все поняла.
– Шура, какой у тебя хороший голос. И я знаю этот вальс. В России он называется «Голубой Дунай».
– Мне больше нравится на английском.
– Мне тоже, – согласилась она, прижимаясь к его обнаженной груди. – Ты должен научить меня словам, чтобы я тоже могла спеть его тебе.
– Пойдем, Татьяша, – попросил он, потянув ее к дому.
В эту ночь они не спали. Нетронутые бутерброды так и остались лежать на земле под деревьями, где сидела вечером Татьяна.
Александр.