– Да, Шура, да…
– Шура, – пропыхтела она, лежа на боку с полузакрытыми глазами, пересохшим ртом и не в силах втянуть в себя воздух. – Ты немедленно должен подтвердить, что показал мне все. Все, что есть. Потому что я сейчас умру.
– А могу я удивить тебя? – улыбнулся он.
– Нет! Скажи, что больше ничего нет.
Она слишком поздно заметила его многозначительный взгляд. И не успела оглянуться, как он опрокинул ее на спину и лег сверху.
– Больше ничего?
Жадно целуя Татьяну, он развел ее ноги.
– Да я еще даже не начал, понятно? И кажется, напрасно тебя щадил.
– Это ты называешь «щадил»? – ахнула она, вскрикнув, когда он вонзился в нее, цепляясь за него, выгибаясь под его весом. Расплавленные внутренности снова загорелись.
– Этого слишком много? Ты вцепилась в меня, словно…
– Конечна, слишком.
– Тата… – Губы Александра блуждали по ее плечам, шее, губам. – Сегодня наша брачная ночь. Берегись, к утру от тебя ничего не останется. Кроме платья.
– Обещаешь? – прошептала она.
– Знаешь, – сказал он позже, коснувшись ее кольца, – в Америке новобрачные обмениваются обетами. Хочешь их послушать?
Татьяна почти не слушала. Она думала об Америке. Интересно, есть ли там деревни с избами на речных берегах? В Америке уж точно не было войны, голода и Дмитрия.
– Татьяна, очнись! Священник спрашивает: берешь ли ты, Александр, эту женщину в свои законные жены? Потом то же самое спрашивает у тебя. А потом мы произносим обеты. Сказать какие?
– Какие?
Татьяна поднесла его пальцы к губам.
– Повторяй за мной: я, Татьяна Метанова, беру этого мужчину в мужья…
– Я, Татьяна Метанова, беру этого мужчину в мужья.
Она поцеловала его большой палец, указательный, средний… У него такие чудесные пальцы.
– Чтобы жить с ним в таинстве брака…
– Чтобы жить с ним в таинстве брака…
Она поцеловала безымянный.
– Буду любить его, утешать, почитать и хранить…
– Буду любить его, утешать, почитать и хранить…
Она поцеловала кольцо на его пальце. И мизинец.
– И повиноваться…
Татьяна улыбнулась, закатив глаза.
– И повиноваться.