Пауза.
– Не плачь.
– Да, Шура. Я выйду за тебя… Стану твоей женой.
– Тогда почему ты плачешь?
На рассвете Татьяна выбралась из палатки и поковыляла к воде, едва держась на ногах. Между бедер как огнем жгло. Саднило так, хоть кричи.
Александр последовал за ней. Оба были обнажены. Вода оказалась ужасно холодной.
– Я захватил мыло, – объявил он.
– Вот это да!
Александр поставил ее перед собой и стал намыливать.
– Мылом этим мою тебя, – сонно бормотал он, – смываю ужасы, одолевающие тебя, кошмары… мою руки и ноги, и твое источающее любовь сердце, и твое дарящее жизнь чрево…
– Отдай мыло, – попросила Татьяна. – Я тоже хочу тебя помыть.
– Погоди, как это… что Господь сказал Моисею…
– Понятия не имею.
– «…Да не убоишься ты ни ужаса ночного, ни стрелы, летящей днем…» – Александр осекся. – Остального не помню, и уж, во всяком случае, не на русском. Что-то насчет десяти тысяч, павших от твоей правой руки. Вот освежу в памяти Библию и доскажу до конца. Но ты меня поняла.
– Поняла, – кивнула Татьяна. – И больше не буду бояться. Да и чего мне бояться теперь? Посмотри, что у меня есть! Отдай же мыло.
– Не могу стоять, – пробормотал Александр, – со мной все кончено.
Ее намыленные руки скользнули ниже. Он плюхнулся спиной в воду.
– Почти, – поправила Татьяна, падая на него. – Но не совсем.
Несколько минут спустя она прильнула к Александру, повисла у него на шее, не касаясь ногами дна.
– Посмотри, какой восход над горами! Дух захватывает! – пробормотала она.
Но он, безразличный к восходу, удерживал ее одной рукой, а другой гладил лицо.
– Я нашел настоящую любовь на берегах Камы, – улыбнулся он, глядя на нее.
– Я нашла настоящую любовь на улице Салтыкова-Щедрина, когда сидела на остановке и ела мороженое.
– Это не ты нашла меня, а я – тебя. Ты даже не искала меня.
Долгая пауза.
– Шура, а ты… ты искал меня?
– Всю жизнь.
– Шура, откуда возникла такая близость? Такая неразрывная связь? С самого начала.
– Это не близость.
– Нет?