Его лицо было совсем близко. Ее руки ласкали его.
– Что ты делаешь со мной? – вырвалось у него. – Немедленно перестань. Что ты делаешь со мной?
– Лучше скажи, что ты делаешь со мной?
Кончики ее пальцев вжались в его спину.
Когда Александр овладел ею, их губы не размыкались даже во время его исступленного оргазма, который она едва ощутила сквозь свой, ослепляющий. Татьяна была почти уверена, что он едва не закричал. Но он только прошептал:
– Не знаю, удастся ли мне выжить в буре, именуемой Татьяной.
– Солнышко, – пробормотал он, нависая над ней, – открой глаза. С тобой все в порядке?
Татьяна молчала, прислушиваясь к нежной каденции его голоса.
– Таня… – продолжал он, едва касаясь ее лица, шеи, груди, – знаешь, у тебя кожа, как у новорожденной…
– Не знаю, – заявила она.
– Кожа мягкая, как лепестки, сладчайшее дыхание, а волосы – чистый шелк. – Его губы сомкнулись на ее соске. – Настоящая богиня.
Она довольно улыбнулась, едва не мурлыча от счастья. Он замолчал и приподнял ее подбородок. В его глазах стояли слезы.
– Пожалуйста, прости меня за то, что ранил твое сердце своим притворным безразличием. Мое собственное сердце всегда было переполнено любовью к тебе. Ты не заслужила того, что с тобой случилось. Того, что пришлось вынести. Ни от сестры, ни от родителей, ни от блокады и уж прежде всего ни от меня. Ты не представляешь, чего мне стоило не взглянуть на тебя в последний раз, прежде чем закрыть тент на грузовике. Я знал, что, если не удержусь, все будет кончено. Я не сумел бы скрыть лица ни от тебя, ни от Даши. Не смог бы сдержать своего обещания щадить твою сестру. Дело не в том, что я не посмотрел на тебя. Просто не мог. Я давал тебе так много, когда мы оставались одни, и надеялся, этого будет достаточно, чтобы ты продержалась.
– Этого оказалось достаточно, Шура, – заверила Татьяна, не вытирая своих слез. – Я здесь. И на будущее этого тоже будет достаточно. Прости, что посмела сомневаться в тебе. Но сейчас у меня легко на сердце.
Александр прижался губами к ложбинке между ее грудями.
– Ты исцелил меня, – с улыбкой договорила Татьяна.
Что-то бормоча и вздыхая, Татьяна лежала под Александром. Ее снова любили и давали наслаждение… безграничное наслаждение…
– Подумать только, что я считала раньше, будто люблю тебя…
Он поцеловал ее в висок.
– Это открывает совершенно новые горизонты, не так ли?
Его руки не отрывались от нее. Он не отрывался от нее. Снова и снова подминал ее под себя. Снова и снова двигался.
– Шура, а ведь ты моя первая любовь! – неожиданно выпалила Татьяна.
Он стиснул ее попку, вжался в нее, слизал соль с ее лица и кивнул:
– Это мне известно.
– Вот как?
– Тата, я знал это еще до того, как ты сама поняла. До того, как ты нашла слова, чтобы описать самой себе, что ты чувствуешь. Знал с самого начала. Иначе почему ты все время держалась так застенчиво и бесхитростно?
– Бесхитростно?
– Именно!
– Неужели меня было видно насквозь?
– Совершенно верно. Вспомни, на людях ты боялась на меня смотреть, а когда мы оставались наедине, не сводила с меня глаз… как сейчас, – объяснил он, целуя ее. – Смущалась по малейшему поводу… я даже не мог коснуться тебя в трамвае, чтобы ты не покраснела… твоя улыбка, твоя улыбка, Таня, когда ты бежала ко мне от проходной. Какую же тюрьму ты воздвигла вокруг меня своей первой любовью!