– Триста граммов по иждивенческой карточке. Шестьсот – по рабочей. Говорят, что скоро появится белый хлеб. Ленсовет обещал.
– Что ж, кормить миллион жителей куда легче, чем три.
– Теперь уже меньше миллиона. Многих эвакуировали баржами через озеро, – сообщил Александр и, сменив тему, заметил: – Вижу, в Лазареве хлеба вдосталь. И не только…
– Всех похоронили?
Александр едва слышно вздохнул.
– Я руководил рытьем могил на Пискаревском кладбище.
– Рытьем?
От нее ничто не укроется.
– Пришлось закладывать мины, чтобы взрывать…
– Братские могилы? – перебила она.
– Таня… не надо.
– Ты прав, давай не будем об этом. О, смотри, мы уже дома.
Она поспешила к крыльцу. Раздосадованный Александр догнал ее.
– Не покажешь мне эту одежду? Хотелось бы переодеться во что-то другое.
Татьяна подошла к стоявшему у печи сундуку и уже хотела открыть его, как из другой комнаты окликнула Дуся:
– Танюша! Это ты?
– Доброе утро, деточка, – вторила Наира. – Самовар поставила?
– Сейчас поставлю, Наира Михайловна.
Из другой комнаты выползла Раиса.
– Не найдешь минутку отвести меня в нужник, Танечка?
– Конечно.
Татьяна отошла от сундука.
– Покажу позже, – пообещала она.
– Нет, Таня, – нетерпеливо оборвал Александр. – Сейчас, и ни минутой позже.
– Александр, я так не могу. Раиса плохо ходит. Видишь, как она трясется! Неужели пяти минут не подождешь?
Ну что тут поделаешь?
– Могу и дольше. Вчера едва ли не всю ночь просидел с тобой и с твоими новыми друзьями.
Она прикусила губу.
– Ладно-ладно, – вздохнул он. – Где твой самовар? – Он ничего не мог с собой поделать: счастье захлестнуло душу, и он до того сходил по ней с ума, что не мог долго обижаться. – Хочешь, поставлю сам?
Татьяна серьезно кивнула, очевидно, и не думая кокетничать.