– Да, твоей водой из колодца, – засмеялся он и, понизив голос, добавил: – Таня, я хочу, чтобы после завтрака ты показала мне дом своих деда с бабкой.
– Это не слишком далеко, – сообщила она с непроницаемым лицом.
Александр не привык видеть ее непроницаемое лицо. Значит, нужно что-то предпринять, чтобы оно стало прежним. Открытым.
– Вот и хорошо, – улыбнулся он.
– Для чего тебе? Там окна заколочены, а на дверях – замок.
– Ничего, войдем как-нибудь. Ключ у тебя есть? Где ты спала?
– На веранде. А ты? Хорошо выспался? Наверное, тебе было неудобно спать в одежде. Но я никак не могла тебя разбудить…
– Но пыталась? – спокойно осведомился Александр.
– Только что в воздух не стреляла, чтобы поднять тебя из-за стола и уложить.
– Не нужно стрелять в воздух. Пуля обязательно упадет на землю. – Вспомнив прикосновение ее губ, он с ухмылкой прошептал: – Зато ты сняла с меня носки и ремень. Могла бы и дальше пойти.
– Могла бы, да поднять не сумела, – покраснев, промямлила Татьяна. – Как ты себя чувствуешь сегодня утром, после всей этой водки?
– Лучше не бывает. А ты?
– Тоже неплохо. А у тебя ничего нет на смену? – спросила она, оглядывая его.
– Ничего.
– Снимешь все, я постираю. А если собираешься погостить, у меня найдется штатская одежда.
– А ты хочешь, чтобы я остался?
– Конечно, – сдержанно ответила Татьяна. – Должен же ты отдохнуть после такого пути!
– Таня, – неожиданно выпалил Александр, шагнув к ней, – теперь, когда я в полном сознании, расскажи о Дмитрии!
– Нет. Не могу. Немного погодя, но не…
– Таня, ты знаешь, что я столкнулся с ним две недели назад и он сказал, что не встречался с тобой в Кобоне?
– А ты спрашивал?
– Разумеется.
Татьяна покачала головой и уставилась куда-то в пространство.
– Да видел он нас, видел… только…
Ведро качнулось. Молоко выплеснулось.
Пока они шли, Александр рассказывал о Ленинграде, боях и потерях Гитлера, об овощах, росших по всему городу.
– Представляешь, Таня, площадь перед Исаакиевским собором засажена капустой и картофелем. И желтыми тюльпанами. Что ты об этом думаешь?
– Должно быть, здорово, – выговорила она тоном, не содержавшим никакого намека на то, что было у них в Исаакиевском. Бесстрастным.
Все, что угодно, лишь бы она не грустила в такое утро! Но может, ему придется преодолеть слишком многое, прежде чем он дождется от нее утренней улыбки?
– А нормы повысили? – поинтересовалась Татьяна.